В последние годы разрушаются барьеры политико-идеологических стереотипов, отделяющих нас не только от окружающего мира, но и от самих себя, собственных реальных проблем. Счастье предстает перед нами как одна из важнейших общечеловеческих категорий, осмысление которой поможет наметить важные ориентиры на открывающемся пути глубокого познания и перестройки нашего социального бытия, его подлинной гуманизации.
В зарубежной социальной психологии проблема счастья как удовлетворенности жизнью привлекала внимание многих исследователей. Наиболее ранний анкетный опрос, посвященный выяснению источников счастья, был проведен в начале века американским психологом Дж. Б. Уотсоном. Позднее, в начале 40-х годов, известный психолог Э. Л. Торндайк составил перечень факторов удовлетворенности жизнью, названный им "условиями хорошей жизни" (ThorndikeE. L. Man and his works. - Cambridge (Mass) 1943, pp. 167-169). Однако эти ранние работы были единичными и не опирались на широкую практику строгих социально-психологических исследований. Такая практика сложилась в развитых западных странах лишь в последние десятилетия.
Исходным материалом для книги М. Аргайла послужили данные, полученные в ходе многочисленных социально-психологических исследований (или социологических опросов с включенными в них социально-психологическими компонентами), которые начиная с 60-х годов проводились в США и других западных странах.
Среди описываемого в книге исследовательского инструментария интересна методика "самостабилизирующейся шкалы", которая разрабатывалась в США X. Кэнтрилом и Л. Фри с конца 50-х годов и впоследствии применялась многими исследователями (См.: США глазами американских социологов. Кн. I. -M., 1982, с. 261; см. также гл. I настоящей книги). Эта методика преодолевает неизбежный разброс субъективных оценок людьми своей удовлетворенности путем "стабилизации" - процедуры, в которой фиксируются два полюса шкалы; нижний сопоставляется с ответом на ^вопрос о "жизни, наихудшей из возможного", верхний - с ответом на вопрос о "жизни, наилучшей из возможного". Между стабилизированными полюсами шкалы располагается условная "лестница" оценки переживаемой респондентом удовлетворенности жизнью. Достигаемый таким образом эффект выравнивания оценок позволяет существенно объективировать субъективные ощущения; правда, его оборотной стороной является стирание представлений о том, на каком реальном фоне возникает оценка удовлетворенности, что ее вызывает, - отсюда необходимость сочетать эту методику с другими методами, определяющими содержательные основы удовлетворенности.
Не ограничиваясь обращением к субъективным измерителям, автор привлекает и такие объективные показатели, как уровень самоубийств, психических расстройств, а также ряд социологических и демографических данных, косвенно помогающих анализу такого сложного феномена, как удовлетворенность жизнью.
Преобладающая часть книги сосредоточена на проблеме факторов, источников счастья. М. Аргайл не ставит своей целью проводить сколько-нибудь строгие теоретические разграничения факторов или строить их классификацию. Обилие конкретного, эмпирического материала, еще не подвергавшегося обобщению, во многом объясняет перевес описательного, констатирующего изложения материала над аналитическим, интерпретирующим. Поэтому в анализе факторов счастья читатель не найдет их четкого разделения на ведущие и второстепенные, непосредственные и косвенные, внешние (предметные) и внутренние (психические), закономерные и случайные, хотя все они так или иначе затронуты в книге.
В изложении М. Аргайла факторы выступают одновременно и как источники, и как условия, и как области удовлетворенности жизнью (счастья), а иногда и как характеристики самого субъекта. В таком слитном качестве в книге представлены: система социальных связей, работа, досуг, материальное благосостояние, образование, социальное положение, некоторые поддающиеся идентификации особенности личности, пол, возраст и здоровье, т.е. совокупность тех черт жизни индивида, которые поддаются определению, замеру и обнаруживают статистически значимую связь с удовлетворенностью жизнью.
Анализ значения факторов, оценка их связи с удовлетворенностью иногда уточняют и подтверждают уже знакомые выводы и обобщения, иногда оказываются неожиданными, но практически во всех случаях заставляют взглянуть на феномен счастья по-новому. Иногда факты явно указывают на проблему, решение которой выходит за пределы возможностей констатирующих исследовательских средств.
С этим обстоятельством читатель сталкивается сразу же, начиная с главы о важнейшем факторе счастья - социальных связях человека.
Анализируя социальные связи, М. Аргайл показывает, что их высокая определяющая значимость для счастья обусловлена как психологической поддержкой, так и реальной жизненной помощью. Подчеркивая роль супружеских отношений, внутрисемейных и близких дружеских связей, автор отмечает их помощь человеку в противостоянии жизненным неурядицам, стрессу, благотворное воздействие на самооценку и т.д. На фоне этих видов человеческих взаимосвязей выделяются родственные связи, характер которых весьма своеобразен (возможна незначительная частота контактов, заметные расхождения жизненных ориентации и образа жизни родственников, возможное отсутствие осязаемой повседневной помощи, но, как правило, постоянная готовность оказать ее в случае необходимости и т.д.). В рамках констатирующего изучения социальных связей этот феномен не поддается адекватному объяснению; он явно не исчерпывается приводимым в книге предположением о том, что в основе устойчивости родственных связей может лежать некий аналог импринтинга. Очевидно, что для сохранения устойчивости и силы этих связей в условиях современной жизни действие стереотипов раннего детства не может быть определяющим, тем более что контакты ребенка с некоторыми членами родственного клана в ряде случаев полностью отсутствуют. По-видимому, родственные отношения значимы для индивида не как рядоположенные в числе других социальных связей, но как особый их вид, с которым связана специфическая форма человеческой общности. Она проявляется, в частности, в традициях семейного общения (семейные традиции), которые могут быть значимы не только и, возможно, не столько для межличностных отношений, сколько для сохранения некоторых жизненных норм и ориентиров. Тем самым эти связи могут выступать как социокультурный феномен, изолированный социально-психологический анализ которого может оказаться не в состоянии объяснить природу его влияния.