Грядущий мир
Яков Окунев Грядущий мир (Утопический роман)
Часть первая
I. Газ профессора Морана
Алло! У телефона профессор?
Да, я Моран. Что угодно?
Я Викентьев.
Викентьев? Не имею понятия Впрочем Ага! Это о вас говорил профессор Звягинцев?
Я самый
Ну?
Я согласен.
Вы посвящены во все? Вы не боитесь? Твердо решили?
Да, профессор.
У вас нет ничего, что связывало бы вас? Ведь это на двести лет. У вас нет близких?
У меня нет никого. Разрешите прийти к вам.
Хорошо. Сегодня между шестью
и восемью. Не раньше и не позже. Адрес
Я знаю. Мне сказал профессор.
Жду.
До свиданья, профессор.
Отбой. В разных концах огромного города два человека почти одновременно положили телефонные трубки.
Викентьев высокий и плоский, узкие плечи, лицо тусклое, серое, точно покрыто пылью, на впалых щеках пламенные пятна лихорадки, глаза горят беспокойным блеском.
Профессор Моран жизнерадостный, звонкий катышек, словно налит ртутью; черные волосы на висках припудрены сединою, усы подстрижены по-английски и прохвачены изморозью, но черные агатовые глаза живы и молоды.
В кабинете профессора пахло сигарой, плыли и таяли опаловые кольца дыма. Но что это за странный, едва уловимый аромат? Эфир? Или, может быть, хлороформ? Тошноватый вязкий запах. Но в этом запахе примешан запах каких-то цветов, как будто ландышей, только сильнее, гуще. Он не неприятен, этот запах, немного пьянит и вызывает легкое головокружение.
У дверей в соседнюю комнату, задернутых серой суконной портьерой, этот запах сильнее, ощутимее. Это не только запах это холод. Холод струится из-за портьеры, как будто там за дверьми ледник. И когда разговаривают у этих дверей, из-за них отдается глухой отголосок. Может быть, там пустой холодный огромный зал?
Три месяца тому назад в одной очень распространенной газете сделали шум. Под крупным заголовком было напечатано вот что:
Профессор возмущен. Весь день телефонные звонки! Корреспондент такой-то газеты извиняется за беспокойство, но Профессор бросает трубку. У подъезда господин в котелке, с портфелем. Поклон, улыбка собаки, ждущей подачки. Господин не задержит профессора. Несколько слов Открытие профессора очень интересует прессу. Не окажет ли профессор любезность?.. В интересах науки Профессор вскакивает в пролетку первого попавшегося извозчика и называет вымышленный адрес.
Потом эти письма! Дождь писем! Разочарованная дама не видит никакого смысла в жизни среди современных условий и потому желала бы Поэт страстно желает взглянуть в тайну грядущего, и если анабиоз не опасен для здоровья, то Анархист, неспособный на компромиссы, не мирится с подавлением личности, а и царстве будущего Делец предлагает выгодное дело на широких началах
В корзину,
в корзину все эти идиотские письма!.. Но их поток не прекращается, он растет, это какая-то бумажная Ниагара!..
Профессор убедительно просит редакцию напечатать опровержение. Заметка о газе является плодом недоразумения. Профессор Моран работает десять лет над вопросом об анабиозе, но пока дело дальше лабораторных опытов не пошло, преждевременно говорить о каком-либо значительном открытии.
Из редакции отвечает звонкий молодой тенор. Ах, это профессор Моран? Сам профессор? Тысячу извинений! С профессором говорит помощник редактора. Сию минуту подойдет редактор. Через минутку в телефоне гремит бас. Не разрешит ли профессор лично редактору лично! заехать к нему по поводу опровержения? Зачем? Редакция располагает авторитетнейшими данными в доказательство того, что заметка о газе не выдумка
Трубка с грохотом падает на крючок аппарата. Профессор посылает редактора к черту.
Самое неудобное обстоятельство во всей этой истории, что профессор знает, где зарыта собака. Если хочешь сохранить тайну, не следует делать докладов даже в таком кружке специалистов, даже под условием сохранения тайны.
После короткого разговора по телефону с редактором, профессор Моран выпалил наедине в своем кабинете весь свой наличный запас крепких выражений, выкурил одну за другой две сигары и решил, что дело, в сущности, не стоит выеденного яйца.
Я Викентьев.
Отлично. Вы аккуратны. Садитесь в это кресло. Курите? Нет? Прекрасно!
У профессора зажжена кабинетная лампа. Она поворачивается вот так. Вся комната пропадает в темноте, свет золотит только один угол и выхватывает из этого угла лицо Викентьева.
Из темноты хорошо видно, что у Викентьева суровый рот. Тоненький алый шнурочек губ сбегает по краям вниз. Иногда он дрожит, этот шнурочек, дергается в легкой судороге, чуть-чуть размыкается и показывает ровный белый ряд зубов. Этот человек не умеет смеяться.
Профессор делает вывод:
Отлично! Очень
И потирает свои маленькие сухие ручки, точно умывая их.
Вы хорошо взвесили?
Викентьев вздергивает узкими плечами и перебивает профессора:
Я уже говорил вам об этом. Взвесил! Обдумал! Решил!
Вы никому не говорили?
Мне некому сказать. Я совсем одинок. Как в пустыне
Алый шнурок крепко сомкнулся. Синие утомленные веки опустились и закрыли на минуту глаза.