Снимай кольт! приказывает офицер.
Парень неловко отстегивает пояс и снимает с него тяжелый кольт.
Куда едешь? спрашивает офицер.
Он, видимо, ждет, что парень будет запираться, врать, вывертываться. Но тот с суетливой готовностью лезет в карман, достает оттуда какую-то бумажку, протягивает ему и терпеливо молчит, пока офицер не торопясь ее изучает.
В Мензелинск послали, наконец произносит Данилка с готовностью, словно подбадривая офицера: спрашивай, мол, пожалуйста, а я на все отвечу, как на духу.
Зачем послали? все еще недоверчиво спрашивает офицер.
Для связи.
С кем должен связаться?
Тут видишь какое дело Отряд наш отступает из Дюртюлей. Так вот меня и послали сказать об этом, предупредить Мензелинск. Курьер я. В голосе Данилки искренняя угодливость, как у приказчика, пытающегося всучить покупателю залежалый и не очень качественный товар. Офицер продолжает быстро, деловито допрашивать. Чувствуется, что его радует удача. Не попадись этот малый, трудно пришлось бы ему. Пойди добудь все те сведения, которые сейчас выкладывают ему.
Сколько человек в отряде? спрашивает офицер.
Данилка сосредоточенно, словно прикидывая в уме, размышляет.
Человек полтораста, должно быть, есть, наконец произносит он.
Как вооружены?
Э, плохо, говорит с осуждением Данилка. Один пулемет, да и патронов мало. Он сокрушенно вздыхает. Люди уходят из отряда. Разве без оружия можно? По нас-то из пушек садят, а мы.
Что, не нравится? удовлетворенно улыбается офицер.
Да кому охота помирать? Хоть белый, хоть красный. Что тут говорить
Несколько секунд офицер молчит, очевидно решая, как ему поступить с Чирковым.
Ты коммунист? спрашивает он у Данилки.
Что? Да нет, какой коммунист, трясет головой Данилка. Беспартийный.
Доброволец?
Да нет же. Мобилизованный. Кому охота добровольно голову подставлять?
Врет он, убежденно говорит стоящий рядом солдат. У Чеверева все добровольцы. Головорезы как есть. Пустить его в расход, и точка.
Говорю, мобилизованный, бурно врывается в разговор Данилка. Вот возьмете меня к себе пойду тоже. Кто мобилизует, туда и должен идти. На то и власть, убежденно заканчивает он.
Офицер улыбается. Расспросить бы подробнее этого простака, да нельзя задерживаться здесь, под самым боком у Чеверева. Придется в штаб отправить. Пусть поговорят там с ним «по душам».
Ладно, решает он. Отвезут тебя в. Бакалы. Там и мобилизуют.
И он подмигивает солдатам. У тех на лицах улыбки. Да, в Бакалах «мобилизуют». Не обрадуешься.
По-прежнему тянутся вдоль дороги
мирные золотистые поля, по-прежнему томит и навевает дрему жаркий полдень. Так же трусит рысцой лошадка, и телега тарахтит, отмеривая версту за верстой. Может, померещилась Данилке эта нежданная-негаданная встреча на дороге? Да нет, не померещилась. Рядом с ним, свесив с телеги ноги и дымя цигаркой, сидит солдат-конвоир. Стоит Данилке пошевелиться, как солдат поворачивается к нему. Глаза у него внимательные, злые. Это он уговаривал офицера отправить Данилку в расход. «Кулацкий сынок, должно быть, набрался злости на нашего брата, решает Данилка. С этим ухо надо держать востро».
Данилка лежит на сене, прикрыв веки, как будто дремлет. Но мысль работает напряженно, четко. С каждым поворотом колеса все ближе к Бакалам. А там, в штабе, спасения не будет. Данилка знает: в Бакалах смерть.
Он внимательно изучает своего конвоира его скуластое, широкое лицо, сильные руки, сжимающие винтовку. Из-под фуражки паклей торчат светлые волосы. Солдат жмурится на солнце, довольный, должно быть, что все дальше отъезжает от Дюртюлей. Данилка бесшумно лезет в карман за кисетом. Солдат немедленно поворачивается к нему, настороженно следит за его рукой. Да, стреляный, видно, воробей. Этого легко не проведешь.
В голенище правого сапога Данилка перед самым отъездом из Дюртюлей засунул маленький браунинг. Чеверев отобрал его у пленного чешского офицера, подарил разведчику. С тех пор Данилка не расстается с этой изящной блестящей вещицей, такой безобидной на первый взгляд.
Во время допроса он ждал, что его обыщут и отнимут браунинг. И он говорил, говорил, только бы отвлечь мысли офицера от обыска. Теперь этот маленький браунинг единственная надежда на спасение. Надо вырваться во что бы то ни стало. Пока не поздно предупредить отряд о нависшей опасности.
Кто ездил по проселочным дорогам, тот знает, как влияет на путника безоблачное небо, раздольный простор полей. Мир и тишина с каждым шагом коня, кажется, так и входят в душу. Данилка с надеждой следит за своим конвоиром. Человек же он, хоть и кулацкий сын. Может, и его смягчит, утихомирит дорога.
Косить пора, эхма, вздыхает Данилка.
Помолчав, солдат отзывается:
Чего захотел! А у самого небось ни двора ни кола нет.
У кого, может, и нет, а я не жалуюсь, спокойно парирует Данилка.
Коли было бы, не служил бы у красных на побегушках.
Неволя пуще охоты, миролюбиво говорит Данилка.
Он пытается завязать разговор, втянуть конвоира в безобидную словесную перепалку, вызвать к себе доверие. Но тот, насмешливо покосившись на него, цедит сквозь зубы: