Базар на глазах редел, и Женьке хотелось плакать от обиды. Хотя на кого?.. Он и сам не знал.
Лихорадочно раздумывая, где и как теперь достать этот проклятый килограмм муки, Женька едва не наступил на мешковину, на которой кулечками были разложены гвозди, скобы, ржавые дверные петли, гайки.
Осторожно, мальчик! испуганно воскликнул хозяин этого добра маленький, седой и сморщенный старик в очках. И тут же, близоруко щурясь, разглядел Женькину книгу. Что это за фолиант у тебя?..
Очень ценная книга! Очень дорогая! Первопечатника Ивана Федорова! торопливо выпалил Женька.
Старик перенял у него вместе с клеенкой его ценность и, поправив очки, близоруко всмотрелся в ровные строчки старой кириллицы.
Женькину грудь захолонуло в надежде. Он видел, с какой жадностью вцепился в его товар старик, как сквозь густую сетку морщин на его щеках пробился румянец и ждал, боясь лишним словом или неосторожным движением спугнуть покупателя. Старик как завороженный рассматривал книгу, потом будто очнулся вдруг и поглядел на Женьку не то укоризненно, не то осуждающе.
Продаешь?..
Так надо, дедушка Вы купите!
Старик горестно усмехнулся:
Всего, что я заработал за свою жизнь, мне бы не хватило оплатить эту вещь
А мне не надо всего! с дрожью в голосе торопливо заверил Женька. Мне один килограмм муки нужен!
Ты отдаешь сокровище за бесценок опять укоризненно покачал головой старик.
Но мне этот килограмм Женька запнулся. Очень-очень нужен! И он повторил еще раз: Очень!..
Если бы у меня была мука, я дал бы тебе грустно сказал старик. Я дал бы тебе, сколько ты захочешь Но у меня нет ни грамма я уже много-много дней не видел ее
Женька медленно завернул свою кому вовсе ненужную, а кому недоступную ценность в клеенку.
Смотри, не отнял бы кто ее у тебя, жалостливо проговорил на прощание старик. Такие всегда найдутся
Женька лишь виновато улыбнулся в ответ.
Что было теперь делать? Женька сразу сник и как-то обессилел. Он подумал о картошке за пазухой, и голова закружилась от голода. Он представил, как выйдет на опушку леса и пожует картофель с солью. Но, вспомнив предостережение доброго старика и воровскую подвижность тех сомнительных личностей, что вертелись вокруг него, лесом идти побоялся.
Он решил, что подкрепится, когда свернет в глухой переулок, через который можно выбраться на главную в недавнем прошлом Комсомольскую улицу.
Может, там сыщется покупатель.
Но главную улицу он нашел пустынной из края в край и тогда понял, что его надежды на счастливую случайность несбыточны. Кому теперь здесь нужен первопечатник Иван Федоров с его трудами?..
Женька опять сник, и мрачные думы охватили его.
Муки нет и не будет. Он не знал, что грозит людям, о которых говорил вчера неизвестный. Но знал, видел уже, как умеют расправляться с неугодными такие, как Макарка-полицай.
Ему то представлялась виселица на площади, то щелистые вагоны, в которые немцы загоняют прикладами его, мать, других людей загоняют, как скот, забивая вагон до отказа, пока уже нельзя станет шевельнуться
Поглощенный мрачными раздумьями, он услышал стук копыт и грохот колес за спиной уже в тот момент, когда ощутил на своем лице дыхание рысаков, запряженных в пролетку. Женька едва успел отскочить в сторону.
За спиной кучера восседал, глядя прямо перед собой, будто окаменев, так что даже и не мог заметить какого-то мальчишку со свертком, сухой, важный и от важности невозмутимый мужик.
Женьке захотелось крикнуть вдогонку: «Кыш, кыш, кыш задрал нос выше крыш!» Это была распространенная дразнилка на их улице.
В пролетке сидел бывший завхоз кожевенного завода Макар Степанович, а теперь Макарка-полицай.
Этого паразита и должна была накормить, напоить Женькина мать, чтобы попытаться спасти людей.
Женька сразу не разглядел даже, что в пролетке есть еще кто-то, а когда из глубины пролетки выглянула и уставилась на него физиономия однокашника Симки, по прозвищу Сиракуз, Макаркиного сына, Женьку почему-то вновь осенила слабая надежда.
Откуда у Симки такое прозвище,
Женька не знал. Раздумывать сейчас времени не было, так как Сиракуз, покосясь на отца и ухмыльнувшись, показал ему рукой: мол, хочешь прокатиться цепляйся.
Женька не заставил себя уговаривать. На ходу засунул под вельветку свою ношу и, придерживая ее одной рукой, другой, догнав пролетку, уцепился за деревянный борт и вспрыгнул на удобную железную скобу, вроде запяток, будто специально приспособленную для этой цели.
Высокий верх пролетки, поднимаемый в непогоду, а теперь собранный в гармошку за спиной полицая, надежно скрывал Женьку от Макара, который ведать не ведал, что творится у него за спиной.
Не выглядывая из пролетки, Сиракуз протянул руку и пошарил здесь ли Женька. Тот слегка передвинулся, чтобы Сиракуз мог убедиться: здесь
За два дома до Симкиных владений Женька соскочил с пролетки и затаился у плетня. Он был убежден, что Сиракуз обязательно подойдет к нему, так как тот оглянулся, когда пролетка въезжала во двор, и видел, где Женька спрятался.
Дружить они никогда не дружили, напротив, жадноватый и зловредный Сиракуз вызывал у Женьки определенную неприязнь. И за несколько дней перед оккупацией Женька даже отлупил его прямо возле школы. За какую-то подковырку Сейчас Женька уже не помнил за какую. Их у Сиракуза было всегда много в запасе.