Она была ничего. Около сорока, вернее, чуть за сорок, с химической завивкой, чуть тяжеловатым, умело напудренным лицом и большой грудью. Блузка апаш была заправлена в обтягивающую юбку. Строга к «не тем» клиентам, а вот какова она по отношению к «тем»?
У нее был такой вид, будто ей приятно видеть меня.
Неужели мне повезло? сказал я.
С чем? поинтересовалась она.
С гостиницей. У вас есть свободные номера?
Есть.
Отлично, сказал я.
Она отошла в сторону, приглашая меня войти. Я колебался.
Послушайте, проговорил я, дело в том, что прямо сейчас, вернее, на эту ночь номер мне не нужен, он понадобится на завтра и на субботу, возможно, и на воскресенье.
Она переступила с ноги на ногу.
Вот как? сказала она.
Да, вот так. Сегодня я переночую у друзей, а завтра вы же понимаете это будет неудобно.
Ее муж назавтра поменялся сменами, верно?
Ну, э-э, не совсем так, промямлил я.
Да, сказала она, собираясь уходить, совсем не так.
Есть еще одна проблема, сказал я. Она повернулась. Видите ли, у меня машина. Конечно, ее можно было бы оставить на улице, но я заметил, что у вас есть гараж. Если он пустой, я мог бы поставить ее туда. Сегодня же. Она продолжала смотреть на меня. Я заплачу, поспешно добавил я.
Она еще некоторое время смотрела на меня,
прежде чем сказала:
Да, вряд ли вы можете оставить машину у ее дома, не так ли?
Спасибо, поблагодарил я, входя в дом вслед за ней, вы очень добры.
Я знаю, заявила она.
Она стала подниматься по лестнице. С ногами у нее все было в порядке, да и с попкой тоже мускулистая, крепкая. Если бы она не следила за собой, у нее сейчас была бы огромная тяжелая задница.
Владелица пансиона поднялась наверх и повернулась, а я продолжал разглядывать ее.
Вы путешествуете? спросила она.
Можно сказать и так, ответил я.
Понятно, сказала она, пересекла лестничную площадку и открыла дверь. Это подойдет?
О да, ответил я. То, что надо. Я оглядел комнату, давая ей понять, что очень доволен. То, что надо. Я вытащил бумажник. Я заплачу сейчас, если хотите, заплачу и за эту ночь, чтобы номер остался за мной.
Это будет чудовищной глупостью, заявила она. Вы первый постоялец с понедельника.
Ну, если вы так уверены, сказал я. Сколько?
Пятьдесят за две ночи и завтрак. За гараж хватит фунта. Если решите остаться подольше, дайте нам знать в воскресенье утром.
Я отдал ей деньги. Она сложила купюры и сунула в карман юбки.
Как я уже сказал, напомнил я, я въеду завтра ближе к вечеру.
Как пожелаете.
Отлично, подытожил я.
Мы спустились вниз. У двери она сказала:
Я открою гараж.
Я завел машину и развернулся. Владелица подняла вверх дверь гаража, и я въехал внутрь.
Скажите, спросил я, а завтра вы будете дома весь день?
А зачем вам?
Дело в том, что завтра вечером мне может понадобиться машина.
Я всегда дома после двенадцати, сказала она.
Отлично, кивнул я. Замечательно. Я вышел из гаража. Еще раз спасибо, сказал я, поворачиваясь к ней.
Она смотрела на меня без всякого выражения на лице, однако я увидел какой-то намек на эмоции. Возможно, это была улыбка, только эта улыбка оказалась бы саркастической, выпусти она ее наружу. Наконец владелица решила закрыть дверь гаража.
Я вышел на тротуар и повернул к Хай-стрит. Я улыбался. Меня позабавило, как она восприняла меня, когда решила, что со мной все ясно. Не исключено, что ее мнение обо мне может оказаться полезным.
Я был уже у Хай-стрит, когда заметил, что дождь кончился.
Повернув налево, я прошел мимо кинотеатра «Оксфорд» и кондитерской Уолтона. В детстве нам очень нравилось собираться у входа в кондитерскую и наблюдать за окрестной жизнью. Это был лучший подъезд на всей Хай-стрит. Достаточно просторный, чтобы вместить до двенадцати мальчишек, и не очень сильно продуваемый зимой. Пекер Вуд, Артур Коулмен, Пигги Джеклин, Незер Айрис, Тед Роуз, Алан Стемп мы все любили собираться там перед началом сеанса, и, если у нас не было денег на кино, мы толклись в парадном, пока не наступало время идти домой. Джек Коулмен, Говард Шефердсон, Дейв Петчет. Интересно, что с ними стало?
И, конечно же, Фрэнк. Но о том, что случилось с Фрэнком, я знал.
И собирался с этим разобраться.
Я добрался до Джексон-стрит. На углу, где всегда была бакалейная лавка Роусона, находился тот же самый дом с точно таким же фасадом тридцатых годов, однако покрашен он был в желтый цвет (рамы, деревянная отделка), вместо надписи «Семейный магазин Роусонов» на вывеске строгим шрифтом было выведено: «Шарманка», а вместо бутылок пива из одуванчика и лопуха, стоявших на бледно-желтой гофрированной бумаге, карточек со знаменитыми летчиками и эмблем «Вимто» в витрине теперь была одежда для геев, военная форма и большие фотографии рок-групп. Магазин примыкал к ряду похожих на виллы домиков с эркерами, тянувшихся вдоль одной стороны Джексон-стрит. На противоположном конце улицы, за металлической оградой, находился пустырь, заросший желтой травой. Пустырь ограничивала канава, узкая болотистая траншея, где мы с Фрэнком и другими мальчишками прятались, чтобы нас не было видно из домов, и занимались всем чем угодно. Во всяком случае, я и несколько других мальчишек занимались, а вот после того, как Валери Маршбенкс показала всем свои трусики и назначила плату в пенни за то, чтобы потрогать ее в присутствии Кристины Халл, которой нравилось наблюдать за этим, Фрэнк больше там не появлялся, однако он знал, что там происходит, и, когда я возвращался домой, он продолжал читать свой комикс и молчал, и мне становилось мерзко на душе. Иногда это тянулось так долго, что мама приказывала ему разгладить физиономию, черт возьми, грозя отправить в постель раньше времени, и он вставал, брал свой комикс и уходил, не глядя