Я чувствовал, что она заставляет себя говорить спокойно.
Тогда в чем? Если хотите, расскажите.
Не знаю.
Мне показалось, что я протянул ей руку, ей, стоящей на другой стороне пропасти одиночества.
Иногда бывает лучше сказать, мне кажется. Может быть, вы никогда ничего никому не рассказывали.
Этот пистолет. Выстрел, и я увидела его там. Все снова приходит. Очень давно я дала себе слово, что никогда не позволю этому вернуться снова. Но оно вернулось...
Вы любили его?
Да. О Господи, да. Но в этом никогда не было ничего хорошего. Нет, нет, это не так. Иногда это было хорошо. Иногда я обманывала себя, говорила, что все хорошо и будет так дальше.
Но это было не так. Нет ничего ужаснее ненавидеть и любить одновременно. Иногда я вообще не знала, какие чувства испытываю. Он привел в дом другую женщину, и она оставалась там.
Вам не нужно было рассказывать мне об этом. Я все про вас знаю.
Вы были хорошим, добрым. Может быть, только это. Когда мне встречаются такие люди, все возвращается. И сегодня внезапный звук выстрела. Она повернулась и вдруг повысила голос, который эхом отразился от стен комнаты:
Я хочу забыть. Я не хочу больше быть одинокой. О Господи, почему это не уйдет, не оставит меня?
Может быть, она придвинулась ко мне, а может, я к ней, а может, просто земля накренилась в сострадании, но Веритэ оказалась в моих объятиях и прижалась ко мне. Я мягко поцеловал ее в бровь, а потом она поцеловала меня, и я знал, что мы не «целовались», как это принято говорить. Ее тело прижималось к моему и дрожало в страстном желании обрести спокойствие и теплоту. Я крепко обнимал ее и нежно говорил с ней, целовал, ругал прошлое, желая, чтобы оно оставило ее, и в то же время зная, что говорить лживые слова утешения легко, но не нужно; Так я относился ко всему этому, и я знал, что, когда наступит утро, она будет думать точно так же. Это была ночь для призраков, ночь для отпущения всех грехов. Я обнимал Веритэ и разговаривал с ней, и постепенно она перестала дрожать, успокоилась, и я почувствовал на своей щеке ее слезы. Я обнимал ее до тех пор, пока она не уснула.
На такси перевалили через холм и спустились вниз, к Порто-Плоче, где кончались трамвайные линии и располагался офис турагентства «Атлант». Веритэ пошла заказывать билеты на самолет, а сам я отправился в город, сказав, что хочу побриться и, может быть, поесть напоследок устриц. Я обещал встретиться с ней в час в «Градска кафе», чтобы выпить там кофе.
Я отправился в отель «Эксельсиор», расположенный неподалеку. Во время плавания на пароходе я думал о хлысте, который видел в комнате мадам Вадарчи. Это, несомненно, имело отношение к политике. Меня также заинтересовала
ссылка Лансинга на брошюру партия «И.». Я связался с Уилкинс и свалил на нее груз проблем, попросив нанести визит издателям «Пятна позора» и переслать мне в отель в Париже все, что она обнаружит.
Потом направился прямо в мастерскую Майкла Оглу, надеясь, что у него найдется бритва, которой можно будет воспользоваться, и понимая, что времени на устриц уже не остается.
Глава 11 Мне удается выкрутиться
Сам Оглу, пока я рассказывал ему о событиях в «Мелите», возился с кошкой и ее отпрысками. Он кивал и время от времени произносил «да-да», глядя при этом на кошку, лакавшую молоко из блюдечка. Но как только я закончил, поднялся со своего места:
Давайте посмотрим все это, и одним махом он освободил от вещей поверхность маленького стола.
Я положил на стол пакетик, переданный Лансингом, правда, в нем не было цветного слайда. В своем рассказе Оглу я даже не упомянул ни о слайде, ни о словах Лансинга. Пока я был просто сыщиком, каждый мой шаг был прост и понятен. Никто ни в чем не доверял мне. Сейчас же я впервые был предоставлен самому себе, и моя гордость, а может быть, некое чутье подсказало, что лучше придержать товар под прилавком.
Оглу просматривал записки, и в какой-то момент выражение его худощавого индейского лица стало вдруг мрачным и задумчивым. Это выражение я назвал бы приятным. Оглу стал похож на вождя, размышляющего над знамениями. Он просматривал записки, лицо его мрачнело все больше, и я думал, что он скажет: «Судя по всему, дела идут паршиво, приятель».
Но вместо этого он спросил:
Шпигель мертв? Точно?
Точно. Веритэ должна взять билеты на самолет, на сегодня. Думаю, ей это удастся.
В Париж?
Да. Вы сообщите им?
Да. Хотите, чтобы я отправил этот материал?
Нет. Я сам передам его.
Никаких проблем. Я сфотографирую его.
Но только не второй листок. Это лично для меня.
Хорошо.
А ВВК/2 это номер Лансинга?
Да.
Он зашел слишком далеко. А что случилось в Которе?
Я приехал туда, но на меня напал какой-то ублюдок. Отвез на пятьдесят миль и бросил среди холмов.
Шпигель?
Возможно. Очевидно, с ним держит связь старик Бэлди.
У мадам Шпигель в транзисторе, должно быть, спрятан приемник. Он подошел к шкафу, достал оттуда фотоаппарат и мощную настольную лампу. Негативы будут отправлены в Париж, через день-два. Задерните шторы, пожалуйста.
Я подошел к окну и задернул тяжелые шторы. Из одной складки вылетел мотылек. Когда я отошел от окна, мне в голову пришла одна мысль. Я склонился над кошачьим гнездом, погладил кошку и умилился котятами.