Но, переносясь своими чувствами в историю, я не могу сочувствовать Суворову, берущему в плен Костюшко, или желать победы русскому оружию в той битве 1849 года, где погибнет Петефи и будет растоптана независимость Венгрии во имя великодержавных обязательств, данных российским императором австрийскому.
Воспоминания об истории своего народа дают огромный простор чувствам. Но на этом просторе не должно быть места одному чувству исторической нечуткости по отношению к другим народам, к их истории, к самым разным ее, в том числе и горьким, страницам.
В русской литературе пример глубочайшей чуткости в подходе к национальным вопросам дает нам Толстой своим «Хаджи-Муратом». Живописуя драму своего героя, оказавшегося между молотом и наковальней, Толстой не боится жестоких красок в изображении противоречивой фигуры Шамиля. Не боится потому, что он еще более жесток и бескомпромиссно принципиален в обрисовке русских противников Шамиля и Николая I, и Чернышева, и Воронцова.
И когда в заботах о чутком подходе к национальным чувствам один кинематографист недавно спросил меня: как, по моему мнению, сейчас, сегодня, при экранизации трактовать некоторые места великой повести, мне оставалось ответить ему только одно: ни на шаг не отходите от Толстого, и вы не ошибетесь!
Можно ли быть интернационалистом, не зная чувства Родины?
Нет. Никогда! Лишь трезвая, деятельная и потому особенно сильная любовь к своей Родине и к своему народу может дать тебе силы справедливо оценить интересы, права, взгляды других народов и прийти к твердому нравственному убеждению, что дети других народов ничем не хуже тебя и твоего народа.
Я как писатель всей душой разделяю сказанные на XXIV съезде партии прекрасные слова о воспитании трудящихся в духе социалистического интернационализма, глубокого уважения ко всем нациям и народностям и непримиримости к проявлениям национализма, шовинизма, национальной ограниченности и кичливости в какой бы то ни было форме.
Эти принципы одна из важнейших заповедей для нас, литераторов.
Когда мы в полный голос говорим в наших литературных произведениях о своих национальных чувствах, о силе своей любви к собственной стране, мы помним при этом, как важно, чтобы твоя любовь к твоей Родине никогда и ничем не оскорбляла никакую другую нацию, ничью другую Родину! В этом и есть то главное, что отличает подлинного интернационалиста от мнимого. То главное, что снимает всякое противоречие между чувством национальной гордости и чувством интернационализма.
Оборотная сторона всякого утверждения своего превосходства есть осознанное или неосознанное унижение чужого достоинства. Нельзя любить свое, унижая при этом чужое. Нельзя любить свой народ, задевая этой любовью другие народы. Если ты действительно интернационалист твой патриотизм не должен, да и не может задевать людей других наций.
Да, моя Родина для меня всего дороже на свете. Для меня она лучше всех, прекраснее всех!
Но стоит выбросить из этих фраз два слова: «для меня», и они из патриотических превратятся в националистические.
Для меня да, и дороже всех, и лучше всех, и прекраснее всех. Но для меня, а не для других. Не для всех. Не для людей других народов, не для людей других стран.
Когда-то, сто с лишним лет назад, употребляя терминологию того времени, когда в России были на троне Романовы, а в Китае богдыханы, Белинский
замечательно сказал о любви к Родине:
«Любить свою Родину значит пламенно желать видеть в ней осуществление идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать этому. В противном случае патриотизм будет китаизмом, который любит свое только за то, что оно свое, и ненавидит все чужое за то только, что оно чужое».
После Октябрьской революции в нашей многонациональной стране сложилось общество, которое на протяжении своей, теперь уже полувековой, истории, невзирая на тяжелые испытания и войны, предприняло, без всяких преувеличений, поистине героические усилия, чтобы превратить формальное национальное равноправие в действительное. Этот опыт внес новые черты во многие наши представления, в том числе и в наши представления о патриотизме и национальном чувстве.
Задумываясь над самим понятием «советский патриотизм», я понимаю его как сочетание любви к твоей собственной земле, носящей имя твоего народа, и любви ко всей, тоже твоей, советской земле, другие части которой так же закономерно называются именами других народов и так же полноправно принадлежат им, как тебе принадлежит русская земля.
Любить нашу советскую землю в моем представлениизначит любить ее всю. Не только свою русскую, для меня, русского, землю, но и землю украинскую, зная, что это земля Украины, и землю дагестанскую, зная, что это земля Дагестана.
Наверное, так же как для украинца это значит любить не только украинскую, а всю советскую, в том числе и русскую, землю и ощущать всю эту советскую землю своей. И то же самое для грузина, для литовца и для армянина. Я упоминаю одни нации, но мог бы упомянуть на их месте и другие. Дело не в перечислении, а в принципе.
Советский патриотизм это способность гордиться не только собственными национальными традициями, но и национальными традициями других народов, населяющих Советский Союз, понимать эти традиции, относиться к ним с той же бережностью, с какой относишься к собственным, видеть их красоту, вникать в те чувства, которые испытывают сыновья и дочери этих народов по отношению к своей истории, к своим национальным героям, к своему укладу жизни и к своему родному языку, разумеется, без чего было бы всуе говорить и о братстве народов и о братстве литератур.