движению, то это не из-за страха. Я никого не боюсь Чего я боюсь, так это ошибиться и тем самым вовлечь в ошибку других. Если бы я был уверен, что знаю истину, то, разумеется, объявил бы ее. Но я в этом не уверен. К тому же не забудь, что большинство типов, объявлявших и пропагандировавших кучи истин, не только сами обманывались, но и обманывали толпы людей. Иной раз они становились зачинщиками массовых убийств Вообще, когда людям указывают какой-нибудь путь, то часто, если не сказать всегда, это путь к пропасти».
По-видимому, любое определение жизненной философии Ж.Б. будет ненадежным, за исключением одного, так верно найденного Р. Сабатье и не им одним, а многими людьми, знавшими поэта, «свободный человек». Он умел относиться с юмором к себе самому так же, как ко всему и всем на свете. Самоирония заметна во многих его произведениях, например в песне-памфлете «Пока есть Пиренеи». Там речь идет о печальной судьбе тех, кто при диктаторской власти смеет иметь и высказывать свое мнение:
Но и персонаж В.В., угодивший в чужую колею, вскоре сообразил, что лучше все же ехать по своей:
В.В. решительно не соглашался с таким зачислением искусства в арсенал политической борьбы. Он не желал видеть в поэзии рупор каких бы то ни было общественных сил или интересов. Те, кто находил в его песнях иносказания, были убеждены, что он в совершенстве овладел издавна принятым в русской словесности «эзоповым языком» Многие знатоки с увлечением занимались расшифровкой намеков, или, на ученый манер, «аллюзий», разбросанных в его стихах. Иногда на концертах В.В. отговаривал своих слушателей от слишком усердных изысканий такого рода что там у него в строках запрятано: «контр- ли революция, анти- ли советчина». Делал он это вряд ли из страха перед возможными преследованиями в случае выявления заложенных в его песни идеологических мин. Ему, видимо, была неприятна сама мысль, что слово поэта хотят оценить по политическому прейскуранту. В отличие от своего гениального предшественника и тезки он вовсе не хотел, «чтоб к штыку приравняли перо». И помогать толкователям его «аллюзий» он не спешил:
Как и Ж.Б., он полагал, что каждый вправе толковать по своему разумению все, что читает или слышит, включая и его песни. Кто-то понимает их смысл сразу, хотя и не «до глубин». Кому-то для этого требуется известное напряжение ума, и когда оно дает свои плоды, то кажется, будто совершил открытие, как тот большой начальник, которому понравилась песня «Охота на волков»:
Подобные вопросы часто задавали и Ж.Б. И получали такой же по сути ответ. Вот, например, что он заявил одному из своих собеседников, ожидавшему услышать от него авторское толкование философского смысла ее песен: «Я делаю свою работу серьезно, потому что предъявляю ее публике. Отсюда следует, что я придаю своим песням некоторое значение. Но объяснять, какую философию или какую мораль я в них вкладываю, уволь. Я вкладываю туда Брассенса».