Такой же налет чего-то предосудительного был и в необыкновенном успехе песен Ж.Б., соотечественники которого тоже поначалу наивно путали автора с его персонажами, среди которых чаще всего встречались те же пьяницы, воры, забулдыги, люди, обиженные и обделенные судьбой. Как и у В.В., разговор обычно ведется от их имени.
Один из них, например, повествует о том, как и почему он пошел по дурной дорожке:
После чего следуют заслуженная кара, возвращение из отсидки и запоздалое слезное раскаяние. Другой рассказывает о том, каким необычным способом обзавелся он женой:
социальной психологии (об этом говорит и обширный набор пренебрежительных французских кличек для полицейского, тогда как у нас их раз-два и обчелся), издевки по адресу людей в униформе, на которые был так горазд поэт, звучали чересчур дерзко, казались почти неприличными. По этой, вероятно, причине две из ранних его песен сначала были запрещены для радиотрансляции. В одной из них («Побоище») рассказывается о позорном разгроме, который учинили рыночные торговки в городке Брив-ли-Гаярд отряду жандармов, явившихся разнимать их драку:
об одном постовом, который прикрыл своей накидкой человека, уложенного приступом болезни на холодную мостовую. Поэт говорил, что он описал случай, произошедший с ним самим. В.В. же не только уголовникам и другим недоброжелателям доверял высказываться о милиционерах. Одному из них он дал возможность самому излить душу:
Один из французских критиков, Л. Риу, рассуждая о том, почему французы не сразу верно поняли и оценили по достоинству своего поэта, заметил: «Ж.Б. шокировал не только буржуа, которых он бичевал и высмеивал, но и немалую часть рабочей публики, довольно стыдливой в начале 50-х годов В ту пору, когда речь была вежливой и бесцветной, он проявил вкус к крепкому слову, к «отборным», что называется, выражениям Его обвинили в грубости, в порнографии».
Между тем ни в «крепких словах», ни в смелых сюжетах Ж.Б., точно так же, как и в песнях В.В., никогда не было и привкуса вульгарности. Просто они, как истинные поэты, не признавали никакой дискриминации в словаре родного языка и считали, что если слово существует и не утратило, своего смысла, то какой бы ни была его нынешняя репутация, оно имеет такое же право занять свое место в языке поэзии, как и всякое другое слово. При этом им никогда не изменяло безупречное чувство стиля и вкус того рода, о котором говорил А.С. Пушкин: «Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, а в чувстве соразмерности и сообразности».
Когда у Ж.Б. пытались выяснить, как он относится к своей репутации «порнографа», он давал понять, что никогда не стремился кого-то шокировать или заинтриговать употреблением слов, считающихся неудобными в печати, или описанием «неприличных» сцен. «Хотел бы я знать, те, что упрекали меня за мои непристойные песни, они знакомы с Рабле?..» «У больших писателей я встречал вещи похлеще, повыразительнее, посмелее В языке Ронсара, дю Белле больше крепких выражений, чем у меня».