Между прочим, вновь заговорила Мария Леонтьевна, мне предлагают место смотрительницы приюта для башкирят в Челябинске, съезжу в Петербург, поговорю, может, и соглашусь. А может, открыть пошивочную мастерскую, нанять хороших портных, выписать парижские журналы, поставить дело на современную ногу? Как ты думаешь, Саша? С имением у меня, как и у Алексея Аполлоновича, чувствую, ничего не получается. Все идет прахом. Что делать, не знаю
Ты, Машечка, не торопись. Ты всегда торопишься. Вот и со Струковым ты, кажется, поторопилась, пусть он человек хороший и порядочный, но зачем же ты меня ставишь в такое сложное положение, я ж не пешка
Саша, ведь все так странно и оригинально получилось, он меня просто заворожил своей смелостью, слово загипнотизировал.
Алеша занимался своими делами, что-то строгал, склеивал, а сам вслушивался в разговор сестер, запоминал их выражения лица, сказанные вскользь слова. Определенно, ему очень понравился Струков, который в буран, вьюгу не испугался приехать. Значит, он храбрый, мужественный, а таким можно довериться. Почему ж матушка все время делает недовольное лицо, когда упоминается его фамилия? Ох, как трудно порой Алеше разбираться отношениях между взрослыми.
Вскоре Мария Леонтьевна уехала. Ненадолго заезжал Алексей Аполлонович, радостный и довольный: удачно разделался со свиньями, выручил случайно подвернувшийся приезжий колбасник.
Еще бы день-два, рассказывал Алексей Аполлонович, и вряд ли удалось бы мне приехать. Солнце уже так днем припекает, что с крыш капает и лужи на тротуарах, особенно на солнечной стороне.
Александра
Леонтьевна снова ожила. После отъезда Маши все время находилась в каком-то унынии, ощущала упадок духа и сил, хотелось еще разок увидаться со своим Лешурочкой. Она рассказала Алексею Аполлоновичу о визитах Струкова, Веры Тургеневой, Маши, о том, что Моновские ищут квартиру, у них в прихожей стены покрываются снегом, как только ударят сильные морозы, о том, что Татьяна у них заболела дифтеритом, а у Пушкиных дети заболели свинкой и что она никуда почти не ходит.
Ты знаешь, Сашуничка, как-то утром, после дороги, устал, продрог, ушел к себе в кабинет и от нечего делать стал разбирать кашу в своем столе и наткнулся на твои письма. И вдруг у меня вышел совсем неожиданный праздник. Хотел только подобрать по числам твои письма, но, конечно, зачитался. Меня ждут, на дворе разные распоряжения, а я все утро просидел. И как мне стало хорошо. Сознаюсь, я чувствую постоянно недостаток общения с тобой и сдуру-то сетую, что мало пишешь ты. И вдруг передо мной сразу столько! И ведь вовсе ты не так мало пишешь, как это мне казалось.
Александра Леонтьевна, разбирая привезенные вещи, нашла два простеньких образа.
Вот за это тебе, Алеша, особое спасибо. Нам они очень необходимы. А то и так хозяева нас татарами зовут... А в Самаре ты кого-нибудь видел, к кому-нибудь заходил?
В этот приезд шариком катался по Самаре. Не выкрутился даже написать тебе как следует. Сначала хлебом занимался, на свинину я уж махнул рукой. А потом этот колбасник подвернулся. Он у меня будет покупателем, кажется, на всю свинину. Слава богу. Ну и, понятно, закрутился, ни у кого не был. Только в ресторане познакомился с речами Зола и Лабори и, конечно, опять взвинтился против вопиющего зла. Сашуничка, что бы сделать, как бы выразить общественный протест?! Просто дышать нечем... Да, чуть не забыл, в Самаре новость: Алабика помре.
В голосе Алексея Аполлоновича послышалось торжество. И неудивительно. Алабин много принес ему горя, страданий, и прежде всего лишал его самых лучезарных надежд быть полезным обществу, заставил уйти его в отставку и в Николаевске и в Самаре. Столкнулся с таким человеком и все разлетелось: надежды, вера, упования. Осталась только любовь. Да и то ему порой казалось, что он взвалил на себя непосильное бремя. Даже как-то проговорился Марии Леонтьевне, что ему хочется сделать «скидку», так увлекся он одной хорошенькой женщиной. Конечно, он благодарен ей, что она пристыдила его и напомнила, что Саша ради него пожертвовала всем, он образумился, и все пошло по-прежнему. Но все-таки тяжко ему было порой. Суетишься, суетишься, а все ради чего? Ради сына? Но ведь он скоро будет графом Толстым и может совсем отвернуться от него.
Александра Леонтьевна тоже задумалась. Сколько раз они принимались поносить Алабина, который, казалось им, сломал им жизнь, лишил их того ощущения необходимости жить ради пользы, ради дела, ради людей, с которым они вступали в жизнь. И вот он умер, и уже никто не мешает им быть теми, кем бы они хотели быть, а силы уже не те, словно веригами они уже прикованы к земле, и не взлететь!
Я получила от Бестужева письмо к тебе, заговорила Александра Леонтьевна, он просит тебя снять копию с диплома и прислать ему.
Александра Леонтьевна нашла письмо и передала Алексею Аполлоновичу, который быстро пробежал его.
Все это пустяки. То, что у нас произошло, гораздо интереснее. Где, кстати, Лелюша-то?
Я здесь, папутя, я слушаю, отозвался Алеша, как всегда ни одного слова не пропустивший из разговора родителей, но и виду не подавший, что слушает их.