цели, между прочим, был командирован г. Бостром, то таковой отчетности, в том смысле, как это принято понимать, им в управу вовсе не доставлено. Представленные им книги и записи по приемке и раздаче хлеба населению находятся в таком виде, что разобраться в них положительно нет никакой возможности.
Ввиду этого некоторые вопросы, тесно связанные с деятельностью и отчетностью г. Бострома, так и остались не выясненными. Сам г. Бостром менее всех постарался принять меры к тому, чтобы в его отчете по возможности менее оставалось тайных вопросов».
Состоялось бурное собрание управы. Пришлось Алексею Аполлоновичу признать за собою около двух тысяч рублей: он и самому себе не мог бы дать отчет, куда эти деньги подевались. Влезли в долги. Снова нависла угроза над Сосновкой, которая стала единственной надеждой семьи.
Подолгу никуда не выезжала из Сосновки Александра Леонтьевна. Занималась с Алешей: пора ему в гимназию или реальное училище, а эти разъезды последних лет серьезно отозвались на учебной подготовке ее ненаглядного сына. Теперь надо наверстывать. Только недолго выдержала Александра Леонтьевна: оказалось, что заниматься с сыном труднее всего, то нервы не выдержат и на самом пустяковом деле сорвется, то слишком жалостливой станет в самый неподходящий момент.
Осенью 1894 года в Сосновке появился учитель Аркадий Иванович Словоохотов. Бывший семинарист, он прекрасно знал древнюю историю, церковнославянский язык, а главное, он был славным человеком, добрым, отзывчивым, покладистым.
Через двадцать пять лет в «Детстве Никиты» Алексей Толстой с удовольствием будет вспоминать это время, своего первого учителя, Сосновку и ее удивительные сугробы.
Деревянная скамейка
Раз сказал, что сделаю скамейку, значит, сделаю, мое слово закон. Только смажу ее да полью хорошенько, а ты утром встанешь садись и поезжай.
Алеша вчера все свое свободное время не выходил из каретника, где на верстаке Пахом выстрогал две сосновых доски и четыре ножки. Оставалось только сделать в верхней доске два выреза для ног, обмазать нижнюю доску коровьим навозом и три раза полить водой на морозе, тогда скамейка становилась гладкой как зеркало. Нужно привязать веревку, чтоб удобнее править, да и потом, поднимать на сугробы с веревкой лучше.
Алеша посмотрел на окна, украшенные морозным узором, сквозь который уже пробивался свет. Пора. Пока никто не встал, можно быстро одеться и через черный ход удрать на речку. Там такие сугробы, садись и лети.
Стоило ему вылезти из-под теплого одеяла и потянуться за одеждой, как в дверь просунулась рыжая голова в очках, с торчащими рыжими бровями, с ярко-рыжей бородкой. Так и есть чего опасался Алеша, то и случилось: Аркадий Иванович словно подслушал его тайные мысли, тоже поднялся раньше обычного и встал на его пути, да еще подтрунивает. Поразительно, до чего хитрый этот Аркадий Иванович. Все знает заранее, что только собирается он сделать. Алеше очень хотелось подойти к окну и посмотреть, стоит ли скамейка. Аркадий Иванович уже подошел к окну, подышал на него и, хитровато ухмыляясь сказал:
У крыльца стоит замечательная скамейка...
Все планы Алеши рухнули, теперь придется одеваться, умываться, чистить зубы, и все под присмотром этого хитрюги, потому что все в доме знают, как он относится к этим процедурам.
В столовой за самоваром уже сидела Александра Леонтьевна. Она поцеловала Алешу и, как обычно, спросила:
Хорошо спал, Леля?
Потом она с доброй улыбкой повернулась к Аркадию Ивановичу:
А вы как спали, Аркадий Иванович?
Спать-то я спал хорошо, тоже с улыбкой ответил Аркадий Иванович и почему-то подмигнул Алеше. Вот после этого и думай: скажет или не скажет Аркадий Иванович матери о его тайных помыслах удрать на речку.
Правда, он никогда не жаловался, но его лицо в таких случаях выразительно ухмылялось, и матери или отцу не трудно было догадаться об очередной его проделке.
Вот и сейчас мать сразу догадалась, что Алеша не хочет надеть башлык.
Алеша, ночью был сильный мороз. Пойдешь гулять, не забудь надеть башлык.
Мама, честное слово, мне будет жарко.
Не пойдешь гулять, если не наденешь башлык, строго сказала Александра Леонтьевна.
Мама, ведь я тебе сколько раз говорил, что в башлыке я хуже простужусь, да и щеки колет, и душно в нем... Алеша еще что-то хотел сказать, но увидел, что мать готова была на него обидеться, и промолчал.
О господи, ты совсем отбился от рук, занимаешься плохо, уроки не учишь, лишь бы тебе гулять, совсем избегался...
Дело принимало совсем неприятный оборот, и с облегчением на этот раз Алеша услышал всегда такую противную фразу Аркадия Ивановича:
Алеша, пойдем, пора заниматься.
В большой белой комнате стоял стол, а на стене висела карта. Аркадий Иванович взял задачник, быстро нашел самую скучную задачку, отчеркнул ее. Ну, так Алеша и знал : опять купец торгует своим сукном, торгует скучно и уныло, в пыльной и темной лавке, только иногда поглядывает на Алешу своими пыльными глазами. Купец недолго мог занимать мысли Алеши, и он еще раз представил, как он ловко сидит на своей новенькой скамейке и мчится с самого высокого сугроба на Чагре.