Почему? в один голос спросили Клишин и Гаевский.
Потому что сначала эта женщина была удушена, сказал Мудрый неприветливо и сухо.
Женщина была молода даже такой, изуродованной, страшной, ей нельзя было дать больше двадцати пяти. Неновое серое пальто, черные сапоги, на сжатых в кулаки руках черные замшевые перчатки. Для Жени на первый взгляд ее шея представляла нечто бесформенное, ужасное, с глубоко впечатавшимися окровавленными следами протекторов, но, наверное, остальные видели еще что-то, потому что Мудрый и Маркова осторожно приподняли труп и Женя разглядел на коже сзади багровую рубчатую ссадину. Маркова сказала:
Похоже, удавка.
Тут вперед сунулся Борис и кончиками пальцев снял с серого пальто неприметную на первый взгляд голубоватую пушинку:
Мохер, а? Посмотрите, у нее все пальто в этих штуках. Наверное, носила длинный шарф.
Женя увидел в той ссадине на шее женщины такие же голубоватые пушинки.
А шарфика нет, продолжал Борис. Может быть, поищем?
Женя привстал на цыпочки и огляделся, словно хотел увидеть, где может в зарослях густого кустарника валяться брошенный или потерянный мохеровый шарф.
А почему бы ей случайно не оказаться вместе с убийцей в такси? предположил Борис. Например, она проголосовала, и Сушков пожалел девушку, которой приходится одной бродить в темноте по этим дорогам. Кстати, что она могла делать на этом пустыре. Да, так он посадил ее в машину. А убийца
Убийцы, поправил Гаевский упрямо.
Маркова дернула плечом:
Во-первых, при ней бы не стреляли в водителя. Это же ясно. А если и стреляли, то почему бы заодно не выпалить в нее, а не связываться с удавкой? Тут что-то другое.
Ну почему другое! возразил Саша. Патрон в нагане, например, был только один. Или что-то заело в оружии. Или тут сколько угодно может быть объяснений.
Это уж точно, подумал Женя. Пусть, как говорит Гаевский, был один патрон или что-то заело. А девушка оказалась невольной свидетельницей убийства. Ее поймали и задушили. Значит, на ее одежде и теле должны быть свидетельства борьбы. Если она ехала в такси, там должны остаться какие-то ее следы: отпечатки пальцев, земля с сапог, микрочастицы одежды, например Все возможно. Этим займется Борис Мельников. Но одно совершенно непонятно: зачем потом переезжать труп женщины?! А еще непонятно, куда это Женя ломится сейчас через кусты-колючки?.. Шарф ищет? Но зачем убийце понадобилось выбрасывать шарф? И куда он его закинул?
Кусты кончились. Женя вывалился в тонкоствольную осиновую рощицу, за которой поднималось слабое утреннее солнце. Неподалеку, за оврагом, торчали розовые и зеленые корпуса нового микрорайона. Они казались какими-то перекошенными по сравнению с тонкими стройными осинками.
Женя почему-то больше других деревьев любил именно осины. У них несправедливо дурная слава, но как нежны, гладки, ласковы на ощупь их стволы, как беззащитно круглы пятачки листьев, как пахнут эти листья особенно сейчас, когда они покрыли землю, тронуты заморозками, отрешенно желтые, даже коричневатые Женя бродил по поляне, глубоко зарываясь носками ботинок в листья, слушал тихое шуршание. В бледно-голубом небе еще висела белесая, прозрачная, пока не растворившаяся в солнечных лучах, луна
Донесся затяжной гудок автомобиля. Женя встрепенулся, потерянно завертел головой. Было похоже, что полянку перепахал трактор. К ботинкам прилипли листочки, сухие травинки, древний окурок Женя постучал каблуком о каблук, стряхивая мусор: даже голубоватый, с крошечным металлическим колесиком обрывок билетика лотереи «Спринт» прицепился и побежал обратно.
На дорогу он выбрался вдали от того места, где начал поиски. Все стояли возле машины, только бродил за Шерифом кинолог Стариков. Когда Женя приблизился,
в машине скрежетал приемник и прорывался голос:
образца 1931 года, калибр 7,62. Повторяю Головко Геннадий Иванович.
Голос умолк.
Что случилось? спросил Женя.
Начальник военизированной охраны кабельного завода заявил в отделение, что вчера вечером исчез с дежурства охранник, вооруженный наганом, пояснила Маркова. Зовут охранника Геннадий Иванович Головко.
Да ведь это тот самый, у которого дом на капремонте! вспомнил Женя.
Саша хмыкнул. Мудрый покачал головой. Маркова рассердилась:
Что за чепуха?!
Я искал Головко, когда мы проверяли всех коллег Муравьева, объяснил Женя. И стало тихо.
Начальнику охраны Приамурского кабельного завода от Головко Г. И.
Заявление.
Прошу принять меня на работу в качестве бойца.
18.10.82. Головко
Не возражаю в качестве стрелка.
Пашков
О. К. оформить.
Толстоедов. 18.10.82
Почерк Головко лежал на левом боку. Подпись была на редкость неразборчива. Гаевский хотел было спросить: «Он что, левой рукой писал?» но вспомнил строчки из словесного портрета Головко: «Нет кисти правой руки».
Он все смотрел и смотрел на это заявление, потому что противно было поднять глаза и взглянуть на трех людей, которые сидели напротив. Это были начальник караула Стрекалов, начальник ВОХРа кабельного завода Пашков и помощник директора по кадрам Толстоедов. Они являли собой в глазах Саши типичный случай разгильдяйства, халатности, дошедшего до предела пренебрежения к исполнению своих обязанностей и соблюдению элементарных правил. Как ни странно, Саше гораздо чаще приходилось слышать о совершенно противоположных случаях, когда люди, отбывшие срок, жаловались, что их неохотно принимают на работу или не принимают вообще. Работникам милиции приходилось вмешиваться, объяснять руководству предприятий, что не имеют они права отказывать человеку, который хочет загладить преступное прошлое. Смешно именно на это стал ссылаться, оправдывая себя, Толстоедов. Но Головко-то был. ходячей иллюстрацией хоть записывай его данные и вешай на стенку в назидание! того, каких людей нельзя даже близко подпускать к военизированной охране.