Писательница Маргарет Олифант корень всех бед видела в детективах. Она утверждала, «Романы ощущений» являются «литературной легализацией умонастроений представителей нового поколения полицейских». «Литературный детектив, писала она в 1862 году, это вовсе не collaborateur (соавтор), какого мы были бы всегда готовы с радостью приветствовать в мире слов. Сам его вид оскорбляет и вкус, и нравы». Год спустя она сетовала на «детективизм» «судебно-полицейскую разновидность современной прозы».
По словам Роберта Одли, после убийства в доме на Роуд-Хилл детективы «стали ассоциироваться с чем-то непотребным, превратились в людей, не принимаемых в благородном обществе». Одли была ненавистна сама маска детектива, теперь им носимая: «Его широкая натура восставала против компании, в которую он оказался втянут, шпиков и собирателей мерзких фактов, ведущих к ужасным умозаключениям все дальше, по грязной дороге в закоулки подглядывания и подозрений».
В нервическом характере Роберта Одли, вынужденного заниматься поисками того, чего он так страшится, «ощущения» и «детективизм» слились воедино. Самого детектива стало модно воспринимать как своего рода наркомана, дрожащего от возбуждения при соприкосновении с преступлением как таковым. Эдинбургский детектив Джеймс Макливи, двухтомник мемуаров которого стал в 1861 году бестселлером, признается, что работа заводит его так, что он не может успокоиться. Он описывает свое стремление вернуть владельцу похищенное как проявление животного инстинкта или, во всяком случае, как чего-то сходного со стремлением вора украсть: «Вряд ли возможно передать словами чувство, охватывающее детектива, когда он извлекает на свет именно то, что ему нужно. Даже грабитель, когда его пальцы, стискивающие бриллиантовое ожерелье, дрожат от возбуждения, не испытывает такого восторга, как мы, выдергивая его из этих же самых пальцев». Макливи говорит, что его тянет к опасности, к загадке, «к месту, где свершилось нечто таинственное». Он испытывает почти физическое томление по «разыскиваемому»: «от любого его взгляда мышцы на руках, казалось, напрягаются, а в пальцах, стискивающих запястье, возникает нечто подобное пароксизму желания». При этом, уподобляя поимку преступника любовному объятию, Макливи делает весьма характерную оговорку: «О, что за чудесное ощущение я испытал, схватив его за руку Никогда бы я не променял это на прикосновение к женской ладони, не сравнил бы и с тем, что чувствуешь, надевая на палец невесты обручальное кольцо Увидев, как Томпсон тот самый человек, по которому я столь часто тайком вздыхал, пытается вырваться из рук полицейского я почувствовал, что с трудом справляюсь с желанием обнять бесстрашного вожака банды». Макливи изображает самого себя одиноким героем, чья жизненная энергия и чувства целиком подчинены расследуемым делам и поиску преступников. Подобно Джеку Уичеру, как и большинству детективов персонажей романов, Макливи холостяк. Одиночество плата за мастерство.
Пресса продолжала нападать на Уичера и его коллег. «Детектив в наши дни чаще всего неудачник», писала газета «Дублин ревью». Случай в доме на Роуд-Хилл «закономерно подорвал» общественное доверие к его «проницательности и уму Служба детективов в нашей стране поставлена на редкость бездарно». В 1862 году было впервые употреблено словечко «бесследно» (в смысле отсутствия ключа к загадке). Журнал «Рейнолдс» уподобил лондонскую полицию «трусливому и неуклюжему гиганту, направляющему всю низость и зло своей натуры на борьбу со слабыми и беззащитными существами, попадающимися на его пути». В этих словах эхом отдается «низость», проявленная Уичером при аресте беззащитной Констанс Кент. В пародии, опубликованной в одном из номеров «Панч» за 1863 год, фигурируют «инспектор Уотчер» и «дефективная полиция». Выступая на страницах «Сатердей ревью», Джеймс Фитцджеймс Стивен обрушился на романтический образ полицейского в современной прозе («преклонение перед детективами»), утверждая, что на самом деле от них нет никакого толку при раскрытии преступлений, совершаемых в мелкобуржуазной среде.
Летом 1863 года Сэмюел и Уильям Кенты навестили Констанс в Динане, а 10 августа она вернулась в Англию, поступив в платный
Изложенный в этой и последующей главах рассказ о событиях 1865 года базируется в основном на публикациях «Дейли телеграф», «Таймс», «Солсбери энд Уилтшир джорнэл», «Обсервер», «Вестерн дейли пресс», «Сомерсет энд Уилтс джорнэл», «Пенни иллюстрейтед пейпер», «Глобал ньюс», «Бат кроникл», архивах лондонской полиции (3-61) и министерства внутренних дел (144-20-49113). Другие источники указаны в тексте.
Апрель июнь 1865
Во вторник, 25 апреля 1865 года, Констанс Кент села в Брайтоне на поезд. Добравшись под палящим солнцем до вокзала Виктория, взяла кеб и направилась в здание мирового суда на Бау-стрит. Ее сопровождали преподобный Вагнер в своем облачении викария и Кэтрин Грим, старшая послушница пансиона Святой Марии, также в полном облачении (длинное черное платье с высоким белым воротником). На Констанс была свободная накидка. Выглядела девушка, по описанию автора статьи в «Дейли телеграф», «бледной и печальной, но совершенно спокойной». Войдя около четырех пополудни в здание, она заявила находившимся внутри судейским, что хочет сделать признание в убийстве.