А где ж её взять? удивился Григорий.
У фрицев и возьмём, сказал Сорокин. Ну-ка, славяне, давай по комнатам. Ищем быстро, не затягиваем, через тридцать минут собираемся здесь. И не зевать: фрицы повсюду. Сверим часы.
Солдаты посмотрели на свои наручные часы. У всех разведчиков они были трофейные, отличного качества, снятые с убитых немцев, и у всех как по совпадению марки «Dugena», изготовленные «Немецким обществом часовщиков Alpina». Это была наиболее распространённая марка, многие фрицы носили такие часы.
Разведчики вышли из квартиры в парадную и осторожно разошлись по этажам.
На третьем этаже в квартире Григорий увидел двух женщин лет тридцати, пугливо жмущихся к стене. Он вскинул автомат. Женщины испуганно вскрикнули.
Хенде хох! скомандовал Гришка.
Женщины торопливо подняли дрожащие руки.
А Булатов, оценивая немок на предмет опасности, насмешливо произнёс на плохом немецком:
Гутен таг, фрау[3]. Фрицы есть? Дойче солдаты?
Nine Nine soldaten[4], торопливо произнесла одна женщина.
На пол! властно скомандовал Григорий и повёл автоматом, дабы немки поняли смысл сказанного.
Те беспрекословно и суетливо опустились на пол, закрыв головы ладонями.
Гришка не зря дал такую команду. Убивать безоружных женщин он не хотел, но и получить пулю в спину от оставленных позади немок он не хотел тоже. Мало ли что у них на уме. Пусть лежат целее будут, а то не ровён час шальная пуля или осколок в окно залетят. Вон что в городе творится!
А Берлин действительно гудел, накрытый грохотом канонады, разрываемый нескончаемой злой перестрелкой. Немцы дрались отчаянно, защищая свои дома. Сдавались немногие. Большинство предпочитали умереть с оружием в руках, несмотря на то, что война вот-вот закончится. Жить бы и жить. Ведь конец войне! Но нет, они умирали, не желая сдаваться русским
В понимании Булатова квартира попалась богатая. Да тут все почитай такими и были. И чего этим сволочам не хватало? Чего попёрлись на Советский Союз? А ещё Гришка понимал, хотя и гнал старательно эти мысли, что там, в его далёком и
желанном доме унылая беднота и ни в какое сравнение она не идёт с этим изобилием. От этого в душе давно поселилось странное раздвоение да, фашисты они, сволочи, но ведь живут лучше и богаче, нежели советские люди
В спальне Григорий нашёл то, что искали все разведчики. Настоящая кровать с высокими металлическими спинками, украшенными набалдашниками, стояла у стены. Из-под тёмного узорчатого покрывала виднелся кусок красной простыни, накрывавшей большую толстую перину.
«Домой бы такую кровать, подумал Булатов. Мамку обрадовать, а то ведь всю жизнь спит на матрасе, набитым соломой».
Тут же вспомнился отец, похоронку на которого мать получила ещё в сорок втором. Тогда Гришке шёл восемнадцатый годок, он добился своего и ушёл на фронт. На передовую попал не сразу, а уж как оказался на ней, то показал себя молодцом: к тому времени как начался штурм Берлина, у Булатова на груди уже красовался Орден Славы третьей степени и сверкали две медали «За отвагу».
Гришка сбросил две большие белые мягкие подушки на пол, сдёрнул узорчатое покрывало. Сорвал с перины простынь, скомкал её, сунув подмышку, вернулся в комнату, где на полу в прежних позах лежали немки. Они пугливо смотрели снизу вверх на молодого русского.
Я возьму вот это, протянув руку со скомканной красной простынёй к немкам, отчётливо проговорил Булатов, будто те могли понять его, говорившего почти по слогам.
Женщины поднялись на колени, опустились на пятки и синхронно закивали светловолосыми головами, продолжая голубыми глазами испуганно смотреть на русского.
Что киваете? весело спросил Гришка. Гитлер капут?
Немки опять энергично закивали.
То-то, удовлетворённо хмыкнул Булатов. Не бойтесь, скоро конец войне. Поживёте ещё. Ауфидерзейн[5].
Уходя, Григорий краем глаза уловил, как женщины обмякли и почти одновременно заплакали, обнявшись.
Он вернулся на место сбора. Лейтенант Сорокин уже находился там.
Молодец, Булатов! похвалил он подчинённого, когда тот показал свою находку.
Вскоре вернулись остальные бойцы. И только один из них держал красную скатерть из какого-то плотного материала, тяжёлую, с кисточками.
Пойдёт, сказал лейтенант. Кисточки оторви. Наматывайте эти тряпки на себя, и выдвигаемся.
Каждый из разведчиков понял, чего не досказал командир: если до Рейхстага не дойдёт один, то второй должен, обязан дойти. Кто-то обязан донести самодельное знамя. Ну, а если судьба распорядится так, что не дойти обоим, то дойдут оставшиеся. Заберут материю и дойдут.
Как только солдаты выпрыгнули из окон первого этажа, то сразу были замечены немцами и попали под миномётный огонь. Тяжело ранило одного. Остальные побежали дальше, отстреливаясь на автоматные очереди немцев. Упал убитым ещё один разведчик тот, что нашёл красную скатерть, и нёс её на себе. Под плотным огнём фрицев снимать с него скатерть никто не стал. Побежали дальше. Теперь с красной материей на теле оставался один Булатов. Он, вместе с остальными, то залегал, то короткими перебежками перемещался дальше.