Глава 3 Пару слов об эстетике
Ты чего кислый такой? О бутылках думаешь?
Не, не о бутылках, друг Рокко, отвечал Буратино.
О пристройке?
Не-а, усмехался наш герой.
А о чём же?
Да так, Буратино поправил ставшую не по размеру маленькую шляпу. Лирика какая-то навалилась, грусть.
Лирика? переспросил Чеснок и почесал затылок. Может, выпьем фильтрованной по сто грамм?
Не хочу.
А я выпью.
Ты что-то последнее время к этому делу пристрастился, назидательно заметил Пиноккио.
Да брось, сто грамм в день даже врачи советуют.
Так сто грамм, а не три раза по сто. Я уже заметил, целыми днями под допингом ходишь.
Ерунда, могу и вовсе не пить, отвечал Чеснок. Он немного помолчал и вдруг обрадованно спросил: Лирика, говоришь, навалилась?
Ну да.
Знаю, что нужно.
Ну, и?
Чезаре, что из нашего класса, говорит, что проковырял в стене женской бани две дырки. А там прачки моются, шлюхи и другие бабы разные. И даже жена станционного смотрителя. Чезаре говорит, что они с пацанами каждый день ходят смотреть. Может, сходим?
Ну, давай, согласился Буратино.
И они пошли. Конечно, с мыслями о кареглазке никакая баня сравниться не могла. Но, тем не менее, баня с голыми женщинами, а уж тем более с женой станционного смотрителя, это интересно.
Фернандо, следи за дорогой, отдал последнее приказание Чеснок, и приятели направились к бане.
Там они встретили четверых завсегдатаев банных зрелищ, главным из которых был их одноклассник Чезаре.
Хорошо, что вы пришли сегодня, улыбался тот, чувствуя себя радушным хозяином.
Почему? поинтересовался Буратино.
Как почему? удивился такой неосведомлённости Чезаре. Сегодня же среда.
Ну, и что с того? спросил Рокко.
Так по средам сюда ходит сама мадам Делино, жена станционного смотрителя.
И что же в ней такого особенного? полюбопытствовал Пиноккио.
Ну, так не простая же баба, объяснил Чезаре, она дама! это слово в устах одноклассника звучало очень веско. У неё шляпа есть с перьями и перчатки.
Это точно, вставил Рокко, я её видел. Это не прачка какая-нибудь.
Красивая? спросил Пиноккио.
Ну, не то чтоб уж очень, произнёс специалист по женской красоте,
есть, конечно, и покрасившее, но зато барыня настоящая. Она даже сама не моется, её служанка моет и ногти ей на ногах стрижёт.
Да иди ты?.. не поверил Чеснок. Неужто сама не моется?
Вот тебе крест, перекрестился Чезаре. Нипочём сама не намыливается, и добавил многозначительно: Во всех местах её девка мылит.
Ух, волнительно выдохнул Рокко. Хорошо, что мы с тобой сегодня пришли. Да, Буратино?
Ага, кивнул Пиноккио, которому тоже хотелось посмотреть на раздетую даму. Он даже забыл о своей кареглазке.
Ну что? Пойдём, что ли, торопил Чеснок.
Можно, конечно, да только сейчас там прачки да торговки, сказал Чезаре, а мадам Делино всегда к двенадцати приходит.
Давай хоть тогда на прачек посмотрим, настаивал Рокко.
Давай, отвечал одноклассник, тем более что сегодня моя любимая прачка моется, я на неё всегда хожу.
Красивая? спросил Буратино.
Красавица, отвечал Чезаре. Сама худая такая, стройная, а сиськи во! Чезаре провёл рукой в районе брючного ремня. По пояс болтаются, загляденье.
Мальчишки через дыру в заборе пролезли
в заросший бурьяном, почти одичавший яблоневый сад. Затем по старой яблоне они влезли на карниз второго этажа общественной бани и аккуратно, чтобы не свалиться с пятиметровой высоты, пошли по этому скользкому от вечной банной сырости карнизу.
Тут навернуться можно из-за этих баб так, что шею сломаешь, комментировал их движения Рокко.
Запросто, но что не сделаешь ради женщин, отвечал ему Буратино.
Это точно, согласился Чезаре, я уже четыре раза отсюда падал.
И всё равно лезешь? усмехнулся Пиноккио.
А что делать, отвечал одноклассник, тянет меня к красоте. Охота, как говорится, пуще неволи.
Да ты, я смотрю, неисправимый романтик, опять усмехнулся Буратино.
Есть мальца, согласился Чезаре. Только теперь тихо, говорить нельзя. Услышат кипятком обварят.
А тебя либо уже обваривали? шептал Буратино, усмехаясь опять.
Два раза, говорил любитель женщин. Один раз сильно.
Ты мужественный человек, Чезаре. Как говорится, безумству храбрых пою я песню.
Буратино дружески и восхищённо смотрел на своего скромного в жизни одноклассника и удивлялся его устремлённости.
Ну ладно, пришли, прошептал Чезаре, вот дырки, любуйтесь.
Пацаны заглянули в щели, проделанные в дощатой стене, и тут же с головой ушли в мир пара, тазиков и сказочных гурий.
Ух ты, прошептал Рокко, вот это зад.
А Буратино ничего не шептал, он любовался первый раз в жизни обнажённым женским телом, вернее, женскими телами. Тем более что полюбоваться было чем. Можно было выбрать тело на любой вкус. Тем более что женщины не были обрамлены ложной стыдливостью и в санитарно-гигиеническом упоении принимали самые невообразимые лирические позы. Здесь были и молодые женщины, и зрелые, и совсем ещё девочки. Они были худые и толстые, высокие и не очень, грациозно стройные и благодатно роскошные. И единственное, что объединяло всё это многообразие, так это нагота и полное отсутствие какого бы то ни было стеснения.