Она достала из кармана несколько писем и подала мне.
Прочтите-с, прибавила она.
Я развернул одно письмо и узнал руку Пасынкова.
«Милая Маша! (писал он крупным, разборчивым почерком) ты вчера прислонилась своей головкой к моей голове, и когда я спросил: зачем ты это делаешь? ты мне сказала: хочу послушать, о чем вы думаете. Я тебе скажу, о чем я думал: я думал, как хорошо бы выучиться Маше грамоте! Она бы вот это письмо разобрала»
Маша заглянула в письмо.
Это они мне еще в Новегороде писали-с, проговорила она, когда они меня грамоте учить собирались. Посмотрите другие-с. Там есть одно из Сибири-с. Вот то прочтите-с.
Я прочел письма. Все они были очень ласковы, даже нежны. В одном из них, именно в первом письме из Сибири, Пасынков называл Машу своим лучшим другом, обещался выслать ей деньги на поездку в Сибирь и кончил следующими словами: «Целую твои хорошенькие ручки; у здешних девушек таких ручек нету; да и головы их не чета твоей, и сердца тоже Читай книжки, которые я тебе подарил, и помни меня, а я тебя не забуду. Ты одна, одна меня любила: так и я ж тебе одной принадлежать хочу»
Я вижу, он к вам очень был привязан, сказал я, возвращая ей письма.
Они меня очень любили, возразила Маша, тщательно укладывая письма в карман, и слезы тихонько потекли по ее щекам. Я всегда на них надеялась, если б господь продлил им веку, они бы не оставили меня. Дай бог им царство небесное!..
Она утерла глаза кончиком платка.
Где же вы теперь живете? спросил я.
Теперь я здесь, в Москве; приехала с барыней, а теперь без места. К Яков Иванычевой тетеньке ходила, да они сами очень бедны. Мне Яков Иваныч часто об вас говаривали-с, прибавила она, вставая и кланяясь, они очень вас всегда любили и помнили. Я вот Елисея Тимофеича третьего дня встретила и подумала: не захотите ли вы помочь мне, так как я без места теперь стала.
С большим удовольствием, Марья позвольте спросить, как вас по отчеству?
Петрова, ответила Маша и потупилась.
Всё сделаю для вас, что могу, Марья Петровна, продолжал я, мне жаль только, что я здесь проездом, мало знаю домов хороших.
Маша вздохнула.
Мне хоть бы какое-нибудь место-с Кроить я не умею, а сшить, так всё сошью Ну, за детьми ходить тоже могу.
«Денег ей дать, подумал я, но как это сделать?» Послушайте, Марья Петровна, начал я не без замешательства, вы, пожалуйста, извините меня, но вы из слов Пасынкова знаете, как я был с ним дружен Не позволите ли вы мне предложить вам на первый случай небольшую сумму?.. Маша взглянула на меня.
Чего-с? спросила она.
Не нужно ли вам денег? проговорил я.
Маша покраснела вся и наклонила голову.
На что мне деньги? прошептала она. Лучше мне место достаньте-с.
Место я вам постараюсь достать, но наверное отвечать не могу; а вам грешно совеститься, право Ведь я для вас не чужой какой-нибудь Примите это от меня на память о нашем друге
Я отвернулся, поспешно достал из бумажника несколько ассигнаций и подал ей.
Маша стояла неподвижно, еще ниже потупив голову
Возьмите же, твердил я.
Она тихо возвела на меня свои глаза, посмотрела мне в лицо печальным взором, тихо высвободила бледную руку из-под платка и протянула ее мне.
Я положил ассигнации на ее холодные пальцы. Она молча спрятала руку опять под платок и опустила глаза.
Вы и вперед, Марья Петровна, продолжал я, если вам что-нибудь будет нужно, пожалуйста, обращайтесь прямо ко мне. Я вам доставлю мой адрес.
Покорно благодарствуйте-с, проговорила она и, помолчав немного, прибавила: Они с вами обо мне не говорили-с?
Я с ним встретился накануне его смерти, Марья Петровна. Впрочем, не помню кажется, говорил.
Маша провела рукой по волосам, слегка подперла щеку, подумала и, сказав: «Прощайте-с», пошла вон из комнаты.
Я сел у стола и принялся думать горькую думу. Эта Маша, ее сношения с Пасынковым, его письма, скрытая любовь к нему сестры Софьи Николаевны «Бедняк!
бедняк!» шептал я, тяжело вздыхая. Я вспомнил всю жизнь Пасынкова, его детство, его молодость, фрейлейн Фридерику «Вот, думал я, много дала тебе судьба! многим тебя порадовала!»
На другой день я опять пошел к Софье Николаевне. Меня заставили подождать в передней, и, когда я вошел, Лидия уже сидела рядом с своею матерью. Я понял, что Софья Николаевна не желала возобновлять вчерашнего разговора.
Мы начали толковать право, не помню о чем, о городских слухах, о делах Лидия часто ввертывала свое словечко и лукаво на меня посматривала. Забавная важность проявлялась вдруг на ее подвижном личике Умная девочка, должно быть, догадывалась, что мать нарочно посадила ее подле себя.
Я встал и начал прощаться. Софья Николаевна проводила меня до двери.
Я вам ничего не отвечала вчера, сказала она, остановясь на пороге, да и что было отвечать? Наша жизнь не от нас зависит; но у нас у всех есть один якорь, с которого, если сам не захочешь, никогда не сорвешься: чувство долга.
Я безмолвно наклонил голову в знак согласия и простился с молодой пуританкой.
Весь этот вечер остался я дома, но я не думал о ней: я думал, всё думал о моем милом, незабвенном Пасынкове об этом последнем из романтиков, и чувства, то грустные, то нежные, проникали с сладостной болью в грудь мою, звучали в струнах еще не совсем устаревшего сердца Мир праху твоему, непрактический человек, добродушный идеалист! И дай бог всем практическим господам, которым ты всегда был чужд и которые, может быть, даже посмеются теперь над твоею тенью, дай им бог изведать хотя сотую долю тех чистых наслаждений, которыми, наперекор судьбе и людям, украсилась твоя бедная и смиренная жизнь!