Нет.
Помолчав, она спрашивала:
Хочешь, чтобы я осталась?
Нет.
Она прибирала на ночном столике, взбивала подушки, бродила по комнате. Я наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. Когда она поворачивалась спиной, я впивался в нее глазами и мысленно твердил: «Уходи же! Уходи!» Через некоторое время она уходила, а я радовался, точно ее заставил уйти мой взгляд.
Однажды вечером, перед самым ужином, она вошла ко мне с озабоченным и виноватым лицом. Как обычно, она сделала вид, что прибирает в комнате, и, не глядя на меня, сказала:
Что тебе дать сегодня на ужин?
То же, что и всем.
Она подошла к окну, задернула шторы проговорила, не оборачиваясь:
Отец сказал, чтобы ты ужинал с нами.
Вот, оказывается, в чем дело. Я ответил сухо:
Хорошо.
Как ты думаешь сможешь?
Да.
Я встал. Она хотела помочь мне, но я отказался. Я один дошел до столовой. На пороге я задержался. Отец и сестры уже сидели за столом.
Добрый вечер, отец.
Он поднял голову.
Вид у него был больной, осунувшийся.
Добрый вечер, Рудольф, ответил он и спросил: Ты хорошо себя чувствуешь?
Да, отец.
Садись.
Я сел и не произнес больше ни слова. Когда кончили обедать, отец вынул часы и сказал:
А теперь помолимся.
Все опустились на колени. Новая прислуга пришла из кухни и присоединилась к нам. Как только мои голые колени коснулись каменного пола, меня пронизал холод.
Отец начал читать «Отче наш». Я шевелил губами, слово в слово повторяя за ним молитву, но не издал при этом ни звука. Отец взглянул на меня его глубоко запавшие глаза смотрели устало и печально, прервал молитву и проговорил глухим голосом:
Рудольф, молись вслух.
Взоры всех обратились на меня. Я посмотрел на отца долгим взглядом и с усилием выговорил:
Не могу.
Отец взглянул на меня удивленно.
Не можешь?
Нет, отец.
Он снова начал молиться, а я шевелить губами. Я старался не думать ни о чем.
Два дня спустя я пошел в школу. Никто не заговорил со мной о том, что произошло.
На утренней перемене я снова начал считать шаги. Я сделал уже шесть переходов, как вдруг чья-то тень заслонила от меня солнце. Я поднял глаза это был Ганс Вернер.
Здравствуй, Рудольф.
Я молча продолжал свой путь. Вернер пошел рядом со мной. Не переставая считать, я взглянул на его ноги. Он слегка хромал.
Рудольф, мне надо поговорить с тобой.
Я остановился.
Я не хочу с тобой разговаривать.
Так! произнес он, немного помолчав. Казалось, он окаменел.
Я снова принялся вышагивать и дошел до стены часовни Вернер все еще был на том самом месте, где я его оставил. Теперь я снова зашагал к нему. Некоторое время он стоял в нерешительности, затем повернулся на каблуках и ушел.
В тот же день в коридоре я встретил отца Талера. Он окликнул меня. Я остановился, вытянулся в струнку.
Вот и ты!
Да, отец Талер.
Мне говорили, что ты был тяжело болен?
Да, отец Талер.
Он молча оглядел меня, будто с трудом узнавал.
Ты изменился. Сколько тебе уже лет, Рудольф?
Тринадцать, отец Талер.
Он покачал головой.
Тринадцать лет! Всего только тринадцать!
Он пробурчал что-то себе в бороду, потрепал меня по щеке и удалился. Я посмотрел ему в спину. Спина была широкая, могучая и я подумал: «Предатель!» Волна безумного гнева затопила меня.
На следующее утро, едва я расстался с отцом и повернул на Шлоссштрассе, как услышал позади шаги.
Рудольф!
Я обернулся. Это был Ганс Вернер. Я повернулся к нему спиной и пошел дальше.
Рудольф! крикнул он, с трудом переводя дух. Мне надо с тобой поговорить.
Я даже головы не повернул.
А я не хочу с тобой разговаривать.
Да пойми же, Рудольф, мне надо тебе сказать...
Я ускорил шаг.
Пожалуйста, Рудольф, не беги так. Мне за тобой не угнаться.
Я пошел еще быстрее. Подпрыгивая на ходу, он неуклюже бежал за мной. Я искоса взглянул на Ганса и увидел, что лицо у него стало красное, он морщился от напряжения.
Конечно, сказал он, задыхаясь от бега, я понимаю... понимаю... После того, что я тебе сделал... ты не хочешь больше... разговаривать со мной.
Я остановился как вкопанный.
Что ты мне сделал?
Это не я, смущенно проговорил он, это мой старик. Мой старик выдал тебя.
Я изумленно взглянул на него.
Как, это он рассказал наставникам?
В тот же вечер! воскликнул Вернер. В тот же вечер он пошел с ними ругаться. Он явился как раз в самый разгар родительского собрания и обругал их перед всеми!
Он назвал меня?
А то как же! И еще добавил: «Если среди ваших учеников есть такие звери, их надо гнать».
Он так и сказал?
Ну да! почти весело воскликнул Вернер. Но ты не огорчайся, ведь на другой же день он написал директору, что ты тут ни при чем виноват снег. И что я прошу тебя не наказывать.
Ах, вот оно что, медленно проговорил я и поскреб тротуар носком ботинка.
Тебя наказали? спросил Вернер.
Я упорно смотрел на носок своего ботинка, и Вернер повторил:
Тебя наказали?
Нет.
Вернер нерешительно продолжал:
А твой... он хотел было сказать «твой старик», но вовремя спохватился. А твой отец?
Я быстро ответил:
Он ничего мне не сказал.
Немного помолчав, я поднял на него глаза и выпалил одним духом: