Себе на портфель переведу, с гордостью сказал Кирилл.
У кого выменял? спросил Саша.
У Светки Шурухиной. Я ей за этого Чингисхана два фирменных фломастера отдал.
Кирилл заботливо спрятал озверевшего японца в ящик стола и подал Коле безобидный листок в клеточку. Пока Коля писал, Кирилл с любопытством поглядывал на ручку.
На, держи, сказал Коля, протянув листок с заданием. Хорошо помогает от умственного истощения.
Ну-ка, дай глянуть, что у тебя за ручка, сказал Кирилл, небрежно бросив листок на стол. Хорошая ручка. Фирма «BIC». У меня такая была. Где взял?
Да не помню. Кажется, в парте нашёл. А что в ней особенного? Ручка как ручка. Наши такие же.
Ну
не скажи. Всё-таки фирменная. Хоть и одноразовая. Исписал выбросил. Слушай, давай махнёмся. Ты мне ручку, а я тебе джинсовое мыло.
Джинсовое? Это как? не понял Коля.
Ты что, не видел? Мыло супер! Сейчас покажу.
Мыло оказалось обыкновенным, туалетным. А вот бумажка, в которую оно было обёрнуто, действительно походила на заветные штаны. Точнее, на ту их часть, которой больше всего гордятся обладатели модного товара. На бумажке был искусно нарисован строчёный задний карман с убийственно красивыми медными заклёпками.
Мойся сам, сказал Коля, возвращая мыло. А ручку можешь так взять, если уж она тебе понравилась. Ты нам лучше вот что скажи: знаешь ты в нашей округе людей, у которых говорящие попугаи?
Говорящие? Кирилл задумался. Надо сообразить. Тэ-эк У Лёхи Рудакова канарейка. У Серого вроде попугайчики. Но они пищат только. О! Вспомнил! Знаю. Сэр Дюк. У него говорящий попугай.
Плотный, коренастый, лет сорока пяти, брюнет! выпалил Саша.
Да погоди ты, не трещи! замахал Коля на друга.
Во-первых, не брюнет, а белобрысый, сказал Кирилл. А во-вторых, он в восьмом классе. Так что сорок пять многовато.
Ты сказал Сэр Дюк? переспросил Коля. Это что же, имя?
Ну да, Дюк. Вообще-то, он Славка Сердюк. А Сэром его приятели прозвали. «Дюк» значит не то «барон», не то «граф».
Герцог, уточнил Коля. А что у него попугай говорит? Ну, какие слова?
Понятия не имею. Я у него дома ни разу не был. Знаю только, что попугай есть. Только вам к этому Сэру не подъехать. Крутой мужик. Отец у него в загранку ходит, ну и, сами понимаете Упакован будь здоров! Псина у него и та фирменная. Мяу-мяу, что ли.
Чау-чау, подсказал Коля.
О! Точно! Итальянский, наверно, барбос.
Чау-чау это китайская порода, сказал Коля. Их в Китае в старину ели. Деликатес считался. А увидеть этого Сэра Дюка как?
Запросто. Он каждый вечер с псиной в нашем дворе гуляет.
В прихожей, когда друзья выходили, послышался звонок. Кирилл включил приёмник, и динамик тут же громко и радостно заблеял.
Ну, козел проклятый! возмутился Кирилл. И не надоест ведь! Мужики, увидите во дворе такого маленького, рыжего дайте вы ему по рогам!
Когда друзья спустились, Коля сердито сказал:
Ну что ты сразу лезешь?! «Плотный, коренастый, брюнет»!
Так ведь ясно: не он. Не может же, действительно, в восьмом классе быть сорок пять лет.
Ты как маленький! А если это был его отец? Старший брат? Дядя? Дедушка, наконец?! Ты об этом подумал? А если он знает, у кого ещё есть говорящие попугаи? А?
Верно говоришь, покорно согласился Саша.
В общем, надо будет посмотреть на этого сэра Сердюка. Всё-таки ниточка.
Когда ребята уже отошли от зюзинского парадного на несколько шагов, Саша вдруг снова подбежал к двери, нажал нужные кнопки и громко произнёс в микрофон:
Бэ-э-э-э!
Глава 3. Мама, Коля и Маркиз
В дверях своей квартиры Коля увидел Тычкина соседа, проживавшего этажом ниже, и маму.
Я вас, Татьяна Николаевна, в последний раз предупреждаю, сердито выговаривал Тычкин. Я ведь могу и в суд подать. И будете компенсировать! Сколько можно с вами цацкаться! Вы меня уже третий раз заливаете. А у меня, между прочим, на этой стенке картина висит. «Девятый вал»!
Мама, прижав руки к груди, нервно сжимала ладони и виновато улыбалась.
Но ведь ко мне вчера приходил слесарь, робко оправдывалась она.
Уж я не знаю, кто там к вам приходил, но у меня опять на обоях потёки. В общем, я вас категорически предупредил! А там пеняйте на себя.
И Тычкин, сердито сопя и бормоча что-то, пошлёпал к лифту.
Почему ты разрешаешь этому Затычкину так с собой разговаривать? сердито спросил Коля.
Но, Коленька, мы же действительно виноваты, отвечала Татьяна Николаевна. Только ты, ради бога, не включай пока воду на кухне. Но каков этот слесарь, а? Три минуты повозился и, разумеется, ничего
не сделал. Да ещё перед уходом заявляет: «Я вам пока временную прокладку поставил». Я ему говорю: «Геннадий, а нельзя ли какую-нибудь постоянную прокладку поставить?» Так ты знаешь, что он ответил? «Ничто, говорит, так не постоянно, как временное». Надо же, философ!
Никакой он не философ, сказал Коля. Халтурщик он самый настоящий.
Ладно тебе, не ворчи. Посмотри лучше, какие я симпатичные обои купила. Недорогие, но, говорят, очень модные.
Татьяна Николаевна вынула из сумки рулон и, развернув, с гордостью показала сыну.
На обоях была изображена кирпичная кладка в натуральную величину. Между кирпичами, как и положено, пробегали полосы грязновато-серого раствора. Горожанину девятнадцатого века сама мысль оклеить такими обоями жилище показалась бы, наверное, дикой. Все равно что, если бы ему предложили ходить в пальто, вывернутом наизнанку. А жителю Петербурга они бы непременно напомнили неуютные казематы Петропавловской крепости. Но давно перестала быть страшной Петропавловка, весело гудящая голосами экскурсантов. А красный глиняный кирпич напоминает обитателю крупноблочных коробок нечто старое, крепкое и доброе.