Я указал ему, однако, что в Англии ощущают беспокойство по поводу строительства германского флота и чувствуют, что германский флот непосредственно угрожает сердцу Британской империи; я повторил все то, что я позже сказал князю Меттерниху о том, что Англия островное государство и ее существование полностью зависит от безопасности морских сообщений.
Бетман-Гольвег не проявил энтузиазма по поводу германского флота, и я понял, что он сам не принадлежал к числу защитников такой судостроительной программы, которая рассматривалась бы как угроза Великобритании; но он приложил все усилия к тому, чтобы убедить меня, что германский народ не имеет желания напасть на Англию. Он оставил у меня впечатление, что официальные германские круги действительно опасаются сближения между Францией и Англией, с одной стороны, и Англией и Россией с другой.
Это привело с его стороны к исключительной выходке во время разговора, когда он вернулся к вопросу о растущей враждебности Англии, Франции и России по отношению к Германии и о «железном: кольце», в которое они готовились замкнуть ее. «Железное кольцо!» повторял он настойчиво, повышая голос и жестикулируя. Англия обнимается с Францией. Она скрепляет дружбу с Россией. Но это не потому, что вы любите друг друга, а потому, что вы ненавидите Германию'. Он трижды повторил и буквально прокричал слово «ненавидите».
Я покинул Берлин весьма расстроенный изъявлением недоверия и подозрительности со стороны такого авторитетного и дружественно настроенного к нам лица. Мне казалось, что отношение Бетман-Гольвега было грозным показателем общего в то время мнения в руководящих сферах Германии.
С другой стороны, на меня произвела глубокое впечатление сцена, свидетелем которой я был во время той же поездки в Штутгарте. Приехав в Штутгарт, мы узнали, что предполагался показательный полет «цеппелина». Мы отправились на поле, где находился этот огромный воздушный дирижабль, и узнали, что в последнюю минуту
по несчастной случайности «цеппелин» был унесен ветром и разбился.
Конечно, мы были глубоко разочарованы, но разочарование казалось совершенно недостаточным термином для того, чтобы передать то состояние горя и отчаяния, в котором находилась масса немцев, бывших свидетелями катастрофы. Причиной горя не могла быть смерть людей, так как не было потеряно ни одной человеческой жизни. Казалось, что вместе с разбитым дирижаблем были разбиты надежды и упования гораздо большие, чем те, которые могут быть связаны с успехами в области механики и точных наук. Затем толпа начала петь гимн «Германия превыше всего» с подлинным патриотизмом фанатиков.
Проявлением каких империалистических устремлений мог быть этот погибший дирижабль? Вот вопрос, который вставал перед нами. Подобные инциденты были признаком грядущих вулканических извержений; горячая лава войны, казалось, готова была выйти из дымящегося кратера вулкана.
Неожиданное наступление войны
Когда я впервые услышал об убийстве эрцгерцога Фердинанда, я понял, что это дело серьезное и может вызвать настолько серьезные последствия, что только твердость и ловкость правителей могут помешать развитию событий, при котором целые народы будут охвачены конфликтом. Но мои опасения были вскоре устранены тем полным спокойствием, с которым правители и дипломаты всего мира, казалось, отнеслись к этому событию. Кайзер отправился в свою обычную прогулку на яхте в норвежских фиордах. Его канцлер уехал в свое обычное путешествие на охоту, в свое силезское имение. Глава германского министерства иностранных дел отправился в свадебное путешествие. Начальник генерального штаба фон Мольтке поехал лечиться на курорт за границу. Президент французской республики и французский премьер были с торжественным, визитом в России и вернулись в Париж лишь 29 июля. Наше министерство иностранных дел сохраняло свое обычное спокойствие и сочло ненужным подымать тревогу даже в стенах кабинета министров.
Я не помню никакой дискуссия по этому вопросу в кабинете министров вплоть до пятницы вечером, т.е. непосредственно перед окончательным объявлением войны Германией. Черчилль вспоминает, что в пятницу 24 июля мы встретились в кабинете премьера в палате общин, чтобы обсудить вновь ирландский кризис, который день ото дня становился все более угрожающим. Когда наше совещание закончилось и члены правительства уже встали из-за стола, министр иностранных дел попросил нас задержаться еще на несколько минут, заявив что он имеет кое-что сообщить нам о положении в Европе. Затем он впервые сказал нам, что считает положение весьма серьезным, но надеется, что переговоры, которые продолжаются между Австрией и Россией, приведут к мирному разрешению конфликта.
С этим заверением мы и расстались. Однако в субботу русский посол в Париже Извольский, который находился тогда в Петербурге, и Палеолог французский посол в России заявили одновременно: «На этот раз это война», а затем, в воскресенье после обеда, господин Сазонов, министр иностранных дел России, сделал подобное же заявление Палеологу и прибавил: «Страшно об этом подумать».