- День сегодня чудесный, Серпан! Пролески цветут. Мама пирог поставила. Он уже готов, наверное. Бежим, посмотрим!
И соскочив с камня, Аброн помчалась по поляне, все же умудряясь ступать так, чтобы не тронуть синеву ее любимых цветов.
- Бежим, бежим, - проворчал уж. А если я не могу бегать, а?
С этими словами он пополз следом, волоча свое серебристое брюхо по земле и намеренно подминая под себя окаянные пролески те были куда красивее его. Так и добрались они до маленького домика в лесу, где жили прекрасная Ровена и ее дочь, юная Аброн.
Подбежав к двери своего дома, девочка распахнула ее.
На устах застыло веселое «Мама!», потому что за дверью она увидела то, чего никогда не видела в своей жизни. Не было стен, комнат, кухни Не было родного домика. Аброн стояла посреди бескрайнего поля, совершенно белого. Белые мотыльки летали вокруг нее и, ложась на ее протянутые ладони, превращались в воду. Было холодно и пусто. Леденящий ветер подхватил ее светлые волосы, обнажив тонкую шею. Аброн беспомощно оглянулась и пробормотала:
- Мама
Но прекрасная Ровена не слышала ее. Ровена знала только, что где-то за пределами Межвременья зовет ее голос Великого Белинуса. И шла к нему, чтобы навеки соединиться со своим возлюбленным там, где не существует ни времени, ни земли, ни неба.
Десять лет спустя, Монс-Секурус
Пейра неслышно ступал по лесной охотничьей тропе снег сошел, открыв взору ковер прошлогодней листвы и травы, потемневшей за зиму и источавшей сладковато-пряный запах, какой бывает только в лесу у подножия Горы Спасения. Всадник придержал коня и замер сам, прислушиваясь. Словно бы сливаясь с тихим шепотом деревьев, он слышал звонкий щебет птиц, звук падающих капель по листве дождь накануне задерживался на ветвях и долго еще опадал мелкими брызгами на землю. Он слышал шорох травы и шорох крыльев завирушка слетела с ветки, та дернулась и еле слышно загудела И весь лес ожил от этого звука.
Крошечные синие цветы на полянке заставили улыбнуться апрель пришел. Еще одна весна вне родного Брекильена, которого не суждено ему было увидеть, покуда не получит он свободы.
Хранитель Монс-Секуруса, рыцарь Наве не позволял себе оглядываться жизнь его была жизнью настоящего и будущего, но не прошлого. Верил он и в свое предназначение слова Великого Белинуса, услышанные им, когда он был еще юношей, о том, что ему суждено идти путем великого рыцаря, навсегда отпечатались в его душе. И он следовал по этому пути, как умел, насколько хватало сил.
Подул ветер, сбросив с его лица капюшон. Он с наслаждением вдохнул этот ветер, чувствуя, как наполняются его легкие восхитительным, неповторимым воздухом этих мест. Зеленоватые, как болотная вода, глаза его прикрылись темными ресницами. А каштановые волосы разметались по плечам. Черты лица, четкие, даже резкие, казались высеченными из белого камня, но вместе с тем была в них красота, что неподвластна времени. Такие лица остаются красивыми во всякую пору и на заре юности, и в самом закате жизни.
Наве резко распахнул глаза и вгляделся куда-то в пространство. Теперь он уже не был частью этого леса. Теперь он был охотником. Через мгновение в руках его оказался арбалет. Через два по лесу просвистела стрела, пронзившая сердце косули, осторожно переступавшей через крошечную лужицу и склонившуюся к ней, чтобы напиться. Через три Наве спешился с Пейра и направился к своей добыче. Башмаки его из дорогой тонкой кожи мягко ступали по земле влажной и рыхлой. Когда он дошел до тела животного, едва слышно сопевшего, но уже отходившего, избегал смотреть ему в глаза он был суеверен. Всем известно: добыча, умирая, уводит
охотника за собой, на темную сторону, из жизни в смерть. Наве склонился над косулей, порывистым движением вынул из ее груди стрелу, и кровь хлынула на землю, орошая ее, давая ей напиться. Наве наскоро вытер тряпицей наконечник, очищая от алого на железе выкованную букву N.
- Тшшшш, - шепнул он косуле. А та резко подняла голову, словно пробудившись, и черным немигающим взглядом достала до самой его души. Пейра в стороне дико заржал. И в следующее мгновение по лесу разнесся страшный, зловещий рык.
Наве дернулся и оглянулся. И был повержен на землю вепрем, не успев даже вынуть кинжала из ножен. Грудь его пронзила острая боль, а свет в глазах погас. Света не было
... лес уже давно волновался. Деревья стонали ветвями, шумели листьями, рассказывая Аброн, что снова их покой нарушил воин, утверждая собственной силой право на охоту ради охоты. Девушка вздохнула и продолжила выкапывать корешки инулы. Раньше надо бы ей их собрать. Да зима в этом году выдалась долгая, холодная, под снегом не добраться было. Снова и снова склонялась Аброн к земле, расчищала коренья, внимательно вглядывалась в них и, глубоко царапая ногтем, принюхивалась. Живой корешок отряхивала от земли, быстро промывала в ручье и складывала в суму.
Ужасный рык, разнесшийся между деревьями, заставил ее бросить свое занятие. Аброн прислушалась, проводила взглядом вскинувшихся в небо птиц и бросилась вверх по ручью. Оттуда доносилось тревожное ржание. Она бежала, как могла, быстро. Не замечая, что под ногами гибнут любимые пролески. Пока, наконец, не оказалась на небольшой поляне, в земле которой смешалась кровь животного и человека. Косуля смотрела на девушку застывшим мертвым глазом. Рядом с ней лежал поверженный охотник со страшной раной в груди. К нему подбиралась коричневой лентой змея. Она высоко держала над землей свою голову с маленьким рогом на носу, устремленным к распростертому на земле телу. Аброн в пару шагов оказалась между воином и змеей и, глядя на гада немигающими глазами, тихо сказала: