Третьяк стоял под ледяными струями воды, которая шипела паром, попадая на его
кожу. Это тело было сильным, это тело было выносливым, его не брали пули, сталь ножей или остриё стрел и копий. Он выбрал тогда эту форму не просто так. Он хотел быть сильным, как тот, кто сумел укротить и заточить Первого в небытии. Третьяк тогда был самым молодым и не самым умным. Плут оказался гораздо находчивее и дальновиднее, хотя это как посмотреть. Вода наконец-то перестала шипеть. Температура тела постепенно снижалась. Глаза мужчины снова стали человеческими. Разум очистился от чужого присутствия, уступив место досаде и горечи. Дракон? Да какой же он дракон, если не принимал собственной формы уже веков семь. Трансформация могла попросту убить его или ещё чего похуже. О втором варианте даже думать не хотелось.
Ощутив холод воды, Третьяк постоял ещё немного, подставляя голову под ледяные струи. Боль отступила. Ясность мыслей вернулась. Мужчина крутанул вентиль, одним движением перекрыв поток воды, сдёрнул с крючка полотенце. Он не стал вытираться, лишь обернул вокруг бёдер. У людей так принято, а он почти человек. Взгляд мужчины наткнулся на Плута, который сидел в проёме открытой двери ванной комнаты с наклонённой набок головой.
Я в порядке.
Барк?
Точно, точно. В порядке. Я его удержал, констатировал Вальтер, потирая шею, на которой появился едва заметный белёсый шрам по всей окружности.
Глава 11. Флирт?
Пациентка спала, и Мирослав Борисович с облегчением вздохнул. Хотя бы не придётся натянуто улыбаться, выдавать дежурные фразы, строить из себя благодетеля. Карпович взял карту, висевшую на спинке кровати. С момента, когда она попала ему в руки в первый раз, многое изменилось. Появилось и имя, и фамилия, и диагноз. Всё было заполнено рукой доктора Трешни. Мирослав Борисович поморщился. Старикан Казимир порядком поднадоел молодому, подающему надежды специалисту. Трешня был везде, и его было непозволительно много. Даже вот на этом бланке истории болезни его фамилия встречалась слишком часто. Да и если бы Карпович посмел себе признаться, то выяснилось бы, что подающим надежды он был, только когда Трешни не было рядом. В сравнении с доктором, у которого за плечами были не только талант и образование, но и опыт, Мирослав был слабо тявкающим кутёнком.
Задумавшись, Карпович столкнулся с ведром, в котором стоял ненавистный букет роз. Обиженный лязг не заставил себя ждать, отчего доктор раздражённо всплеснул руками. Но если это и был признак немой молитвы Морфею, то по адресу он не дошёл. Светловолосая девушка на больничной койке открыла глаза. Она не улыбнулась, как обычно, а пристально посмотрела на Карповича. Молчание. Доктор тоже затих, словно бы кто-то выключил звук, и действие из реальности перенеслось в немое кино. Вот-вот кто-то заиграет на клавишных подходящую мелодию в быстром темпе.
Доктор? не то спросила, не то поздоровалась девушка.
Доброе утро, Мильяна, как сегодня твои дела?
Мильяна? задумчиво повторила за Карповичем пациентка.
Ты что-то вспомнила? лицо доктора оживилось.
Вспомнила, с печальной улыбкой констатировала девушка.
И что же? Мирослав Борисович сгорал от нетерпения, игнорируя странное поведение пациентки.
Мне нравятся розы.
И это всё?
Кажется, да.
Карпович разочарованно вздохнул, вытащил из кармана медицинского халата небольшой фонарик и принялся за осмотр. Его надежды поскорее избавиться от пациентки лопнули, как пухлый мыльный пузырь с радужным бочком. Состояние девушки уже не вызывало опасений за её жизнь, но вела она себя странно. Как ни хотелось, но выписывать её было слишком
рано.
Как самочувствие? дежурно поинтересовался Карпович.
Уже совсем хорошо, доктор, почти не соврала пациентка, рука которой пошевелилась под одеялом.
Что там у вас? насторожился Мирослав Борисович.
Ничего, просто платок, наиграно небрежно ответила Милли и продемонстрировала кулак с зажатой тканью.
Понятно, Карповичу на самом деле было непонятно, но не признаваться же.
Доктор, а когда меня выпишут? Милли всегда задавала этот вопрос во время процедуры осмотра.
Ну вот если бы память вернулась, то ответить на этот вопрос было бы проще, а так
Тоня сказала, что если я подпишу какие-то бумаги, то можно хоть завтра. Чувствую я себя хорошо, а память, она ведь может и совсем не вернуться, тогда, что? Оставаться всю жизнь в больнице?
Хм, насупился Карпович, Тоня, значит
Да, охотно продолжила пациентка, беззастенчиво спуская рубашку с плеча почти до самой груди, чтобы доктор мог послушать звуки её лёгких.
И что она ещё говорит, ваша Тоня? Карпович сглотнул, заметив, как от прикосновения холодной головки стетоскопа пациентка вздрогнула.
Наша, засмеялась Милли, она же и ваша, не только моя.
Что вы несёте? Карпович дёрнул головой и принялся прочищать горло, к которому подкатил комок какой-то липкой мокроты.
А что? испуганно переспросила девушка, Тоня разве не работает в вашей больнице, она же медсестра, не может быть, чтобы
А, кашлянул Карпович, наша медсестра Антонина Шмаркова, я не понял, что речь о ней, ну, конечноконечно, она у нас работает.