Наверное, согласился Пендрис.
Если бы я отвечал не сгоряча, а поразмыслив, я пришёл бы к выводу, что Владыка мёртв уже какое-то время с тех пор, как он перестал мне отвечать.
Он перестал вам отвечать, посланник?
Да, как и всем другим посланникам Смерти и некромантам. Он и раньше, бывало, оставлял нас на какое-то время без руководства, поэтому сразу не всполошились. Но как только молчание Владыки стало затягиваться, все те мертвецы, что прежде были с ним на связи, не могли не призадуматься: уж не умер ли он? И додумались они, опять же, до глупости.
Всё равно до глупости?
Да. Потому что Владыка был по-настоящему мёртв всегда, даже когда мог нам отвечать.
Прошу прощения, отсюда я снова не понимаю.
Хорошо, объясню. Что такое наше посмертие?
Посмертие? Это возможность преодолеть ограниченность рамок жизни
Как бы не так! Посмертие это болезнь. Понимаете, Пендрис?
Болезнь?
Да, но особая болезнь; болезнь к Смерти, как сказали бы некрософы. Оглянитесь, Пендрис. Полюбуйтесь этими добрыми крестьянами, что стоят перед нами. Ведь они наши братья по посмертию!
Ну да, с сомнением произнёс Пендрис.
Чем их посмертие отличается от нашего?
Разве ничем?
Я скажу, чем. Во-первых, качеством бальзамов, используемых для подготовки тел; во-вторых, ещё одной маленькой деталью: кому принадлежит суэнита.
И всё?
И всё, твёрдо сказал Дрю, заставив Пендриса задуматься. Пендрис думал о том, что доказывают эти крестьяне, и почему Владыка Смерти не просто мёртв, но мёртв, и, будучи не в силах этого постигнуть, склонялся к тому, чтобы просто поверить образованному посланнику Смерти. Но Дрю не ждал от него слепой веры.
Постой здесь, погляди на наше посмертие, предложил он Пендрису, а я пока пройдусь к замку, постучу в барабан.
Пендрис послушно остался стоять, досадуя на собственную тупость, а Дрю спустя какое-то время стал помогать ему думать далеко разносящимся барабанным ритмом.
И подумал Пендрис: есть жизнь, и есть смерть, а это посмертие ни то, ни сё; истинно слабым и ни на что не годным даром является посмертие, которое привело этих крестьян к параличу, а тщательно подготовленных конных арбалетчиков не защитило от болота. Может быть, это имел в виду Дрю из Дрона, когда привязывал к одному из крестьян своего израненного крылатого коня.
Сейчас Пендрис с крылатым конём посланника остался наедине и, хотя обычно мёртвые кони выполняют волю лишь одного хозяина, мог бы попытаться вскочить на него, принудить к движению, а дальше поминай, как звали. Но Пендрису некуда было ехать, а потому он решил пока что остаться здесь, понабраться у Дрю из Дрона ума-разума. Пендрис чувствовал, что бывшему предмету его вооружённого преследования открылось нечто глубокое и важное.
Когда Пендрис подошёл к замку Мнил и изложил свои соображения Дрю, сидящему на холме у его стен, прямо на снегу, с барабаном, тот, не прерывая игры, придирчиво сверил эти догадки со своим озарением.
Нет, сказал он, дело не в том, что посмертие у нас слабое, дело в том, что оно не ведёт никуда. Вопрос смерти Владыки Смерти это вопрос смысла. Какой смысл мы можем иметь, если посмертие нас превращает в набор вещей? Спору нет, крепких, надёжных, но вещей? Моё посмертие не то чтобы мне не пригодилось: оно позволило мне перенести три жёстких арбалетных залпа и расшибание в лепёшку о запертые врата Порога Смерти. Вопрос в том, я ли это перенёс. Понимаете, Пендрис?
Нет, не понимаю, признался Пендрис, но продолжайте: ваши речи непонятны для меня, но они такие интересные
Что мы получили с посмертием, Пендрис? Получили ли мы просто совершенное продление нашей несовершенной жизни, или же нечто иное?
Нечто иное, предположил Пендрис.
Что мы потеряли с посмертием? Только ли былое несовершенство нашей жизни, или же нечто иное? Не гадайте, Пендрис, я вам скажу. В обрядах перехода в посмертие мы теряем нечто важное то, что мы именуем «тенями» и надеемся сохранить в «призрачных шкатулках» киоромерхенных суэнитах.
Само собой, согласился Пендрис.
Изъятое из нас начало эти самые «тени» важно знаете чем? Оно делало нас нами. Оно давало нам свободу выбора. Вы видели крестьян, полностью лишённых «теней», не так ли, Пендрис? Наше с вами положение несколько лучше: изъятые у нас тени находятся с нами, или спрятаны в надёжных местах. Но они всё равно изъяты. Наши тени, Пендрис, находятся в заключении в маленьких коробочках, а если выпустить их оттуда, будут неприкаянно слоняться по местности, пока их не вернёшь, но вернёшь не к нам, Пендрис, а обратно в эти дурные суэниты. Теперь понятно, почему наше хвалёное посмертие болезнь?
Но почему же, почему же мы не можем вернуть себе наши тени, если они для нас так важны?
Потому что нас уже нет, дорогой Пендрис.
Глава 28. Шипы погибели
Пошли убьём Эйуоя!
Чичеро вздохнул и привычно ответил:
Сейчас не время для этого.
Но тут из потайной двери в стене, открывшейся в десяти шагах от Чичеро с Дониа, вышел сам Бларп Эйуой, и сказал посланнику:
В одном вы ошибаетесь, Чичеро. Время как раз пришло. Весь замок пришёл в движение
Тут Дониа из Шкмо выхватил из рукава кинжал и с перекошенной физиономией набросился на Эйуоя. Тот, однако, был готов к его броску, и, играючи, поставил подножку, от которой Дониа растянулся на полу. Наступив тяжёлым сапогом на кисть руки, сжимавшей кинжал, Эйуой вновь обратился к Чичеро.