Нельзя прямо бросаться наблюдать затмение Солнца, без предварительного знания математики и механики, и претендовать на научность. Конечно, для астронома математика есть абстракция, а солнечное затмение подлинная жизненно ощущаемая реальность. Но скажите, кто ближе в науке к «подлинной жизненно ощущаемой реальности» солнечного затмения, человек ли, не владеющий никакой математикой и механикой (и презирающий их на том основании, что все это «абстракция» и «схоластика»), или астроном, который овладел этими «абстракциями» и умеет предсказывать затмения? Как бы эстетика ни была далека от астрономии, но и для нее всегда останется идеалом иметь точнейшее знание о логической основе искусства, с одной стороны, и, с другой так уметь применять эту логику, чтобы она была как бы самой же действительностью и чтобы действительность несла на себе ту же точность и ясность, что и логика.
Предлагаемый выпуск и есть эта отвлеченная логика. И потому нечего и критиковать его за отвлеченность. Иначе пришлось бы в руководствах по анатомии выбросить все отделы, трактующие о скелете человека, на том основании, что это не человек, а только его мертвая схема.
Предлагаемая работа часть большого труда по систематической эстетике.
А. Лосев.
Москва. 19 (6) ноября 1926 г.
I. ОСНОВНЫЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ
входят как части.
Диалектика есть конструирование эйдоса в его эйдетической же связи с другими эйдосами, так что данный эйдос возводится к более общему эйдосу не в качестве его части, но в качестве логически-категориального момента.
Всякое искусство, а в том числе и поэзия и музыка, один из довольно отдаленных эйдосов, предполагающий уже не малое количество предварительно выведенных категорий. Если мы хотим сделать понятие поэзии или музыки и художественной формы в них насквозь ясным, надо посмотреть, как выводятся все предыдущие категории. Только тогда мы достигнем ясного и отчетливого знания о том, каким путем мы приходим к понятию художественной формы и какие категории должны функционировать, если искусство действительно мыслится. Поэтому, мы начинаем с самого начала.
1. Первая диалектическая тетрактида
1. Абсолютная немыслимость как исток мыслимости
однокатегорию1) чистое одно, которое как таковое неразличимо и есть абсолютно неделимая единичность.
Возьмите эти вот стоящие на столе часы. Хотя фактически они состоят из многих частей, но по смыслу они некая единичность, ни на что другое больше не делимая. Возьмите теперь все вещи, из которых состоит мир. Мысль требует, чтобы они были прежде всего чем-то неразличимым одним, единичностью, чтобы все сущее в нем слилось в сверх-сущее, в перво-единое, которое есть уже ни на что более не делимая индивидуальность и сплошность. Если мы берем бытие целиком, то ему уже не от чего отличаться и, значит, оно не имеет никаких границ; значит, оно выше границ, выше очертания, выше смысла, выше знания, выше бытия. Такова единичность мира в целом, такова единичность и каждой вещи в отдельности (в отношении к отдельным частям вещи).
Итак, начало диалектики немыслимость, вышемыслимость, абсолютная единичность, которая не есть ни то, ни то и ни это, вообще никакая отдельная вещь, но потенция всех вещей и категорий [2].
2. Раздельное множество
полаганиябытияодноестьсуществуетчемтоопределяется3. Становление
Одно есть одно и многое.
Этот тезис и антитезис должны быть воссоединены в одном синтезе, новой категории, которая уже не есть ни одно только, ни только многое. Как это происходит? Одно стало многим только лишь благодаря тому, что мы противопоставили его «иному». «Иное» не есть какое-то новое одно, ибо тогда первое одно, с которого мы начали, уже не было бы одним просто, а было бы одним из многого. Тем не менее мы принуждены были утвердить одно как некую всеохватывающую единичность, помимо которой ничего «иного» нет. Теперь мы эту абсолютную единичность противопоставляем «иному»: ясно, что «иное» не есть какое-нибудь новое
одно, но есть только лишь момент в первоначальном одном. Что это за момент? [4]. Он, сказали мы, иное. Это значит, что он именно не-одно, как, разумеется, не есть он и многое, ибо многое, как таковое, есть тоже некое одно. Оно только это чистое иное, чистая инаковость, чистое не-одно, не в смысле нового одного, а в смысле какого-то принципа того же самого первоначального одного.
Это есть становление одного.
Одно само есть иное иного и, следовательно, само вмещает в себе свое иное, т.е. есть становящееся одно [5]. Тут и находится искомый нами синтез тезиса одного с антитезисом многого и, стало быть, иного. В самом деле, становление требует, чтобы было становящееся, совершенно тождественное во всех моментах своего становления, ибо иначе нечему будет и становиться. С другой стороны, становление требует, чтобы становящееся было все время иным и иным, ибо только так может осуществиться само становление. Значит, становление есть диалектический синтез одного (чистой бытийственности как таковой) и иного (принципа множественной бытийственности вообще).
Необходимо при этом отдавать себе строжайший отчет в своеобразии этого третьего момента в сравнении с первыми двумя.