Дома, в Лукоморье, человек в таких штанах собирал бы на ярмарках полные балаганы. Здесь они притягивали восхищенные взоры половины прохожих. Вторая половина завидовала, не подавая вида - это было видно по их лицам. У самого Волка были такие же, только малиновые, в мелкую зеленую клеточку, и выбросить их ему не позволяла только сумма, уплаченная за них хозяину лавки мод. Но все равно - даже если продать их, и полностью их придворные костюмы, и даже лошадей - мешок не наберется. Далеко. Конечно, всегда можно попозже вечером завернуть в пару приличных домов, и вежливо попросить хозяев одолжить им с полмешка денег, а если их дома не окажется, так им же проще, но Иван... Да в конце концов, что она, ему нужна, что ли, эта ворона крашеная, пусть у царевича про то голова болит, если он такой... припици... принпи... прицни... приципни... правильный. Он, Серый, и так уже сделал немало, и если бы не ротозейство друга, они бы уже были на пути к дому... Как говорится, в гостях хорошо, даже если у них тут жар-птицы всякие, дома в три этажа, телеги с крышами и... "И бананы в шоколаде," - вдруг ненавязчиво вклинился во внутренний монолог желудок, намекая, что, как сказал бы Шарлемань, голод не тетка, не вырубишь топором, и вообще мы со вчерашнего дня еще не жрамши...
Это свое соображение князь Ярославский высказал вслух.
- И правда, - рассеяно отозвался Иванушка и снова умолк.
- Естественно, правда, - буркнул Серый, окидывая голодным взором улицу.- Вон там, впереди, какая-то забегаловка. Пойдем, отравимся.
- Пойдем, - откуда-то из прострации донесся голос царевича. - Только я ничего не хочу, а ты поешь...
- Посмотрим, - пообещал Волк и, подцепив Иванушку под несопротивляющуюся руку, зарулил в двери трактира. Заходя, он машинально поднял голову и прочитал название. "Березка" - гласила обшарпанная деревянная вывеска над входом.
"Гы-гы," - подумал отрок.
Внутреннее содержание полностью соответствовало названию. На стенах висели балалайки, лапти, мягковские подносы и орденбрукские платки. Полки бара украшали разнокалиберные бутылки с любовно выведенной корявой надписью "Hte Votka". Стойку оккупировал
промышленных размеров самовар, взятый в окружение матрешками. В углу стояла чахлая береза в кадушке. На столах красовались скатерти с петухами.
- Блин!!! - выразил свое искреннее изумление Волк.
- С икрой, с грибами, с бужениной? - из-за стойки недоверчиво выглянул мужик. Именно мужик, не бургер, не бюргер, и уж тем более не фон и не сэр, потому что ни один сэр не одел бы косоворотку такого застиранного цвета.
- Чево? - недопонял Иванушка, очнувшись от самосозерцания, самоосознания и самобичевания.
Мужик поник.
- Звиняйте, господа хорошие, я обшибся видать, подумал...
- У тебя есть БЛИНЫ?! - округлил глаза и вытянул шею князь Ярославский.
- Блины... - эхом повторил царевич. - БЛИНЫ!!!
Теперь настал черед трактирщика удивляться.
- Ну не хамбургеры же!
Судя по тому отвращению, с которым он произнес название любимого блюда вондерландцев, ожидать тут чизбургеров, кукурузных хлопьев и грейпфрутовго сока тоже не приходилось.
И слава Богу!
- Браток, ты не наш ли часом будешь, не из Лукоморья ли?
- А вы... Батюшки-светы... Земляки! Наши! Наши пришли!!! Груша, мечи все на стол - наши в городе!
- А пироги...
- Есть!
- А пельмени...
- Есть!
- А окрошка...
- Есть!
- А...
- Все, все есть, родные вы мои! Дождался, наконец-то!!! Груня, шевелись давай, клуша вондерландская! К столу милости прошу, гости дорогие!
В зал вплыла с подносом, прогибавшимся от шедевров лукоморской кухни необъятная, как Родина, Груша, хотя ее наряд и внешность наводили на подозрение, уж не Гретхен ли она на самом деле.
Пока Иванушка и Сергий сметали со стола грушину стряпню, хозяин - его звали Ерминок - поведал свою немудрящую историю.
Был ратником его царского величества, во время последней войны попал в плен. К тому времени, как остальные разбежались, он успел жениться на Груше-Грете и получить в наследство от ее родителей трактир. Дома его никто не ждал, поэтому он и согласился осесть здесь, в чужой непонятной стране. Поначалу дела шли неплохо, но потом, когда тоска по Лукоморью стала мужичка заедать, а Груня наотрез отказывалась уезжать, он и завел все эти шкатулки-матрешки, самовары-березки и пельмени-пирожки. На сердце полегче стало - как дома побывал. А дела наперекосяк пошли. Не жрет проклятый бюргер (или бургер?) холодец, а от окрошки его и вовсе выворачивает. Захирело заведение, денег только что разве на собственный прокорм хватать стало, а все по-старому Ерминок делать ни в какую не хочет - загадочная лукоморская душа, значит. Вот так и живут - ни шатко, ни валко. В харчевне напротив скатерти от пятен отстирывают, а у него - от пыли...
- М-да... - зачесал в затылке царевич. - А как же пельмени, блины, расстегаи?.. Ведь это же объективно вкусно, лукоморец ты или вондерландец!
- Так ить штоб попробывать-то, зайтить надоть, а их после грибов моих маринованых сюдыть на варкане не затянешь, только наши купцы и приходють, когда в Мухенвальде бывають.