Жуков ответил не сразу. Видно, этот эпизод надолго отложился и в его памяти, и он думал, что сказать.
Тогда под Москвой сложилась особенно тяжёлая обстановка, наконец заговорил маршал, а наши войска без приказа высшего командования отступали. Что было делать? Заставить всех стоять насмерть на своих рубежах! А тут как раз ты решил
отвести свою армию на новый рубеж. И я поступил так, как позволяла моя совесть... Так что не сердись, Костя. Сейчас у нас сотни, тысячи танков, а тогда под Москвой их были единицы. Я просил Сталина дать мне хотя бы ещё двести танков, чтобы одолеть фашистские войска. Жуков в раздумье передохнул. Ладно, пойду я...
Рокоссовский резко поднялся из-за стола.
Я провожу вас, товарищ маршал...
Не надо, Костя, занимайся делом. Он тронул его за плечо. Гляди тут в оба и бей вражину без пощады. Желаю всем вам успехов в боях!..
Когда Жуков уехал, Рокоссовскому позвонил по ВЧ генерал армии Ватутин.
Привет, Костин, как у тебя дела? спросил он, разочарованный тем, что коллега ему так и не позвонил, когда вопрос о 27-й армии Ставка решила в пользу Ватутина. Слышимость из-за атмосферных помех была слабой, но слова Николай Фёдорович разобрал.
Дела, товарищ Фёдоров, как сажа бела, шутливо отозвался Рокоссовский.
Он уже догадался, зачем ему позвонил коллега, хотя об этом Ватутин ещё не говорил.
Сражаемся, дружище. Немцы стремятся прорвать фронт обороны, а мы даём им надлежащий отпор.
У меня ситуация не лучше, и кое-где фрицам удалось вклиниться в нашу оборону.
Тяжело небось? выдохнул в трубку Константин Константинович.
Потому и звоню, отозвался Ватутин, и тут же последовал вопрос, ради чего он звонил: Ты на меня сердит?
Чего вдруг? не понял Рокоссовский.
Ставка передала мне 27-ю армию, которую готовили к отправке на Центральный фронт, но я тут ни при чём.
Я знаю, мне звонил товарищ Иванов и всё объяснил. Так что сердиться на тебя у меня нет оснований. Да и не рядовые мы с тобой бойцы, а командующие фронтами, и коль так, делить нам нечего! Оба служим своему Отечеству, а не каким-либо князькам.
А ты, Костин, молодчина, вновь послышался в трубке басовитый голос Ватутина. Отбиваешься от врага своими силами, а я вот попросил у Верховного резервов.
Такое случается, коллега: сегодня ты просишь Ставку дать подкрепление, а завтра, быть может, я буду просить его. Сам понимаешь, война, тут кто кого, и рисковать мы не можем.
Я рад, что у нас с тобой, Костя, полное единодушие, с горячностью отозвался Ватутин и неожиданно предложил: Давай встретимся, а? Нам ведь есть о чём поговорить. А хочешь, я к тебе на часок заскочу? Прихвачу с собой бутылку армянского коньяка, а? Я храню её на случай победы в большом сражении, какое идёт сейчас.
Согласен, дружище, весело ответил Рокоссовский. Разобьём врага и в честь победы выпьем твой коньяк...
...Люся вязала кофту. Она так увлеклась, что не сразу услышала стук в дверь.
Хозяйка, вы дома? раздался чей-то голос на крыльце.
Она отложила в сторону моток шерсти, рядом положила спицы и поспешила открыть дверь. На пороге стояла почтальонша, девушка лет двадцати с косичками, в которые был вплетён голубой бант. На её смуглом лице появилась улыбка.
Здесь живёт Павел Шпак? спросила она.
Да. А зачем он вам? настороженно промолвила Люся. У неё почему-то сильно забилось сердце.
Ему срочная телеграмма из Саратова.
Почтальонша вручила Люсе листок с текстом и попросила расписаться, что телеграмма вручена адресату.
Моего мужа сейчас нет, объяснила Люся. Он на военной службе. Вечером будет дома.
Передайте ему, пожалуйста, телеграмму.
Да, конечно.
Только не забудьте, телеграмма ведь срочная, предупредила девушка с косичками.
Почтальонша ушла, а Люся, положив листок на стол, присела на диван. В животе у неё шевельнулся малыш, да так круто, что внутри заныло. «Как бы чего не случилось», неожиданно пронеслось в голове, отчего ей стало не по себе, и она подумала, что надо бы прочесть написанное в этой злополучной телеграмме. Может, такое, что Павлу очень важно как можно скорее узнать это. Люся чуть привстала с дивана, дотянулась до стола и взяла листок. Он был свернут вдвое и заклеен полоской бумаги. Она подержала его в раздумье, потом вмиг разорвала полоску и прочла: «Павел, выезжай на похороны матери, ждём. Владимир Анатольевич». В голове шевельнулась острая, как бритва, мысль: «Я похоронила свою маму, а теперь умерла мать Павла Зара Фёдоровна. Вот беда-то! Павлу нужно ехать в Саратов».
«Пойду к нему в академию и отнесу телеграмму», решила Люся. Она быстро оделась и вышла во двор. У соседнего дома у подъезда стояла полуторка, с неё двое солдат сгружали уголь и ссыпали его в деревянный сарай под черепицей. Водитель находился рядом с полуторкой и дымил папиросой. «Вот бы отвёз меня к Павлу, а то шагать к нему до академии у меня сил нет», подумала Люся. Она подошла ближе к грузовой машине, шофёр уже закрывал борта и собирался
уехать.
Что тебе, чернявая, надобно? спросил он, загасив папиросу. Ого, да ты, голубка, на сносях, скоро родишь малыша! А сама-то совсем молодая, а?
Так получилось, зарделась Люся. Потому-то и подошла к тебе.