Рокоссовский подошёл к столу, на котором в ряд стояли телефонные аппараты, снял трубку с одного из них и попросил дежурного связиста соединить его с генералом Пуховым. Николай Павлович был на месте.
Костин на проводе. Что там у тебя, дружище? Так, ясно. Значит, пока тишина. Понял тебя, но держи ушки топориком, есть сведения, что враг вот-вот заявит о себе. Если что сразу звони мне в штаб.
А кому же ещё звонить? Вы мой начальник, вам и буду доклад делать, весело отозвался генерал Пухов.
Рокоссовский устало опустился на стул.
Вы бы позвонили своему коллеге генералу армии Ватутину, узнали, какая там у него обстановка, подал голос Малинин.
Рокоссовский некоторое время о чём-то думал, потом промолвил:
Ты прав, Михаил Сергеевич. Надо поговорить со своим соседом, заторопился он. Есть у меня дурная привычка: как уткнусь в свои бумаги, так и головы не подниму. Могу часами сидеть над документами, а урвать пару минут на звонок кому-либо у меня почему-то нет времени.
Генерал Малинин, однако, возразил ему:
А я не считаю это дурной, как вы сказали, привычкой.
Странно, неопределённо произнёс Рокоссовский. Это почему же?
Когда человек с головой окунается в проблему, он лучше изучит её, пояснил Малинин. Это очень важно в работе того же начальника штаба. А отвлечёшься от дела оно может пострадать. Нет, он решительно качнул головой, я бы не желал оказаться в таком положении...
Неожиданно на столе заголосил полевой телефон. Рокоссовский снял трубку и услышал громкий голос генерала армии Ватутина:
Привет, Костин! Как там у тебя, тихо на передовом рубеже?
Тихо, но на душе у меня неспокойно, признался Константин Константинович. Скорее бы поганые фрицы начали свою игру. Ведь всё равно мы их побьём. Это же не сорок первый год, а сорок третий! Сколько прошло с тех пор? Два года. За это время мы с тобой, коллега, многому научились у врага. И не зря, полагаю, мы стали и чином выше генералами армии. Так что нам с тобой небо в овчинку не кажется.
Это уж точно, засмеялся в трубку Ватутин. Самому фельдмаршалу Паулюсу хребет сломали. Теперь то же самое надо сделать и с фельдмаршалом Манштейном.
Этот гитлеровский пёс похитрее Паулюса, так что с ним нам придётся повозиться, весело отозвался Рокоссовский.
Выбьем у Манштейна танки, и конец ему/ гулко откликнулся Ватутин. Ладно, Костя, ни пуха тебе, ни пера в предстоящих боях.
Того же и тебе желаю, дружище!..
В напряжённом ожидании проходили дни, но на фронте было «тихо», лишь изредка на передовой Центрального и Воронежского фронтов по ночам в тёмное небо взлетали ракеты, освещая всё окрест, да порой слышалась одиночная стрельба. Во всем этом было что-то настораживающее, казалось, что, едва угаснут ракеты, враг пойдёт в атаку.
Ранее в Генштаб из разных источников поступили сведения о том, что, возможно, 10-12 мая на Орловско-Курском и Белгородско-Харьковском направлениях противник начнёт наступление. Начальник Оперативного управления Генштаба генерал Штеменко доложил об этом маршалу Василевскому, который в то время находился в Москве. Имея указание от Сталина дать предупреждение войскам, как только в этом появится необходимость, Василевский направил телеграмму в адрес командующих Брянским, Центральным, Воронежским и Юго-Западным фронтами. «По некоторым данным, говорилось в ней, противник может перейти в наступление 10-12 мая на Орловско-Курском, или на Белгородско-Обоянском направлении, или на обоих направлениях вместе. Ставка Верховного главнокомандования приказывает: к утру 10 мая иметь все войска как первой линии обороны, так и резервов в полной боевой готовности встретить возможный удар врага. Особое внимание уделить готовности нашей авиации, с тем чтобы в случае наступления противника не только отразить удары его авиации, но и с первого же момента его активных действий завоевать господство в воздухе.
Получение подтвердить. О принятых мерах донести». Однако немцы так и не начали боевые действия.
Рокоссовский отнёсся ко всему спокойно, заметив начальнику штаба фронта генералу Малинину:
Пока фрицы почему-то идти на нас не решились, но нервы у нас крепкие, так что подождём.
А генерал
армии Ватутин не на шутку обеспокоился. Если враг перенёс сроки начала боевых действий, значит он не уверен в себе, начинает сомневаться, этим надо непременно воспользоваться и нанести по нему упреждающий удар.
Я прав, Никита Сергеевич? спросил Ватутин члена Военного совета Хрущёва.
Безусловно прав, Николай Фёдорович, горячо поддержал Ватутина Хрущёв. Звони сейчас товарищу Сталину, и я уверен, что он даст нам «добро» первыми ударить по врагу. Если не решаешься это сделать, давай я позвоню Верховному? предложил Никита Сергеевич. Он раскраснелся, словно собирался идти в атаку.
А что скажет начальник штаба фронта? Командующий фронтом посмотрел на генерала Иванова в упор.
Тот, однако, не спешил с ответом. В штабе воцарилась мёртвая тишина. Наконец генерал заговорил:
Против я не выскажусь, товарищ генерал армии, но и не берусь давать вам совет.
Даже так? усмехнулся Ватутин. Его лицо посерьёзнело, и было ясно, что ответ начальника штаба его не удовлетворил. И всё же я доложу Верховному свои соображения...