Пей! сказал он. Вчера гулял на празднике, тебе захватил.
Когда он совсем пришел в себя, опохмелился, я вынул из сумки последний номер «Охотника» с моим рассказом и дал ему:
Прочитай, Ваня, это я написал.
Он принялся читать. А я закрутил папиросу и занялся своей записной книжкой на пятнадцать минут, так уже замечено, что курится у меня ровно пятнадцать минут.
Когда кончилась папироса, а пастух все читал, я перебил его вопросом:
Покажи, много прочел?
Он указал: за четверть часа он прочел две с половиной строчки, а всего было триста.
Дай сюда журнал, сказал я, мне надо идти, не стоит читать.
Он охотно отдал журнал со словами:
Правда, не стоит читать.
Я удивился: таких откровенных и добродушных читателей как-то не приходилось встречать даже среди
крестьян. Чуть ущемило, но больше понравилось. Он же зевнул и сказал:
Если бы ты по правде писал, а то ведь, наверно, все выдумал?
Не все, ответил я, но есть немного.
Вот я бы так написал.
Все бы по правде?
Все. Вот взял бы и про ночь написал, как ночь на болоте проходит.
Ну, как же?
А вот как. Ночь. Куст большой-большой у бочага. Я сижу под кустом, а утята свись, свись, свись.
Остановился. Я подумал он ищет слов или дожидается образов. Вот очнулся, вынул жалейку и стал просверливать на ней седьмую дырочку.
Ну а дальше-то что? спросил я. Ты же по правде хотел ночь представить.
А я же и представил, ответил он, все по правде. Куст большой-большой. Я сижу под ним, а утята всю ночь свись, свись, свись.
Очень уж коротко.
Что ты, коротко, удивился подпасок, всю-то ночь напролет: свись, свись, свись.
Соображая этот рассказ, я сказал:
Как хорошо!
Неуж плохо, ответил он.
И заиграл на дудочке, сделанной из волчьего дерева, тростника и коровьего рога.
Что вы будете делать с утятами? спросил я строго ребят.
Они струсили и ответили:
Пустим.
Вот то-то «пустим», сказал я очень сердито. Зачем вам надо было их ловить? Где теперь мать?
А вон сидит! хором ответили ребята.
И указали мне на близкий холмик парового поля, где уточка действительно сидела с раскрытым от волнения ртом.
Живо! приказал я ребятам. Идите и возвратите ей всех утят.
Они как будто даже и обрадовались моему приказанию, прямо и побежали с утятами на холм. Мать отлетела немного и, когда ребята ушли, бросилась спасать своих сыновей и дочерей. По-своему она им что-то быстро сказала и побежала к овсяному полю. За ней побежали утята, пять штук. И так по овсяному полю в обход деревни семья продолжала свое путешествие к озеру.
Радостно снял я шапку и, помахав ею, крикнул:
Счастливый путь, утята!
Ребята надо мной засмеялись.
Что вы смеетесь, глупышки, сказал я ребятам. Думаете, так-то легко попасть утятам в озеро; вот погодите, дождетесь экзамена в вуз. Снимайте живо все шапки, кричите: «До свиданья!»
И те же самые шапки, запыленные на дороге при ловле утят, поднялись в воздух, и все разом закричали ребята:
До свиданья, утята!
Начался массовый вылет майских жуков.
Тихое озеро по раннему утру все засыпано семенами цветущих деревьев и трав. Я плыву, и след моей лодки далеко виден, как дорога по озеру. Там, где утка сидела, кружок, где рыба голову показала из воды, дырочка.
Лес и вода обнялись.
Я вышел на берег насладиться ароматом смолистых листьев. Лежала большая сосна, очищенная от сучьев до самой вершины, и сучья тут же валялись, на них еще лежали сучья осины и ольхи с повялыми листьями, и все это вместе, все эти поврежденные члены деревьев, тлея, издавали приятнейший аромат на диво животным тварям, не понимающим, как можно жить и даже умирать благоухая.
Этот непрерывный днем и ночью ветер, а сегодня при полном сиянии солнца вечно бегущие волны с белыми
гребнями и неустанно снующие тучи стрижей, ласточек береговых, деревенских и городских, а там летят из Гремяча все чайки разом, как в хорошей сказке птицы, только не синие, а белые на синем Белые птицы, синее небо, белые гребни волн, черные ласточки и у всех одно дело, разделенное надвое: самому съесть и претерпеть чужое съедение. Мошки роятся и падают в воду, рыба подымается за мошками, чайки за рыбой, пескарь на червя, окунь на пескаря, на окуня щука и на щуку сверху скопа.
По строгой заре, когда ветер немного поунялся, мы поставили парус и краем ветра пошли по огненному литью волн. Совсем близко от нас скопа бросилась сверху на щуку, но ошиблась; щука была больше, сильнее скопы, после короткой борьбы щука стала опускаться в воду, скопа взмахнула огромными крыльями, но вонзенные в щуку лапы не освободились, и водяной хищник утянул в глубину воздушного. Волны равнодушно понесли перышки птицы и смыли следы борьбы.
На глубине, где волны вздымались очень высоко, плыл челнок без человека, без весел и паруса. Один челнок, без человека, был такой жуткий, как лошадь, когда мчит телегу без хозяина прямо в овраг. Было нам опасно в нашей душегубке, но мы все-таки решили ехать туда, узнать, в чем же дело, не случилась ли какая беда, как вдруг со дна челнока поднялся невидимый нам хозяин, взял весло и повел челнок против волн.