Вторая ночь тянулась долго. Наконец целлулоидное окошко палатки слегка посветлело: начинался рассвет. Я выбрался из палатки. Серое, пасмурное небо едва порозовело на востоке. Вокруг простиралась ровная и однообразная пустыня, покрытая пятнами снега и редким саксаулом. Кое-где на ровном горизонте виднелись контуры невысоких барханов. Глубокая тишина царила над этой застывшей и казавшейся мертвой землей.
Неожиданно звонкий флейтовый крик заставил вздрогнуть. Он был очень знакомым и все же я не мог его сразу узнать. Крик повторился, и над палаткой, поскрипывая крыльями, пролетели два ворона, описали над нами несколько кругов, явно интересуясь неожиданными посетителями, и скрылись за ближайшими барханами. Никогда не приходилось видеть эту дневную птицу в столь ранний предрассветный час.
Вчера вечером мы изрядно поплутали по многочисленным дорогам. Они то расходились во все стороны, то сходились вместе, то поворачивали в совершенно противоположную сторону, то неожиданно исчезали. Иногда это были едва заметные следы колес автомашин, иногда же настолько глубокие колеи, что наша машина задевала за землю дифференциалами и мне приходилось петлять из стороны в сторону, чтобы не застрять на сухом месте. Дороги большей частью вели на заготовки саксаула этого отличнейшего и калорийного топлива и были проведены как попало, а иногда кончались возле колодцев и построек для зимовки скота.
Дороги в этой пустыне труднопроходимы и зимой и летом. Глубокие колеи, заполненные лёссовой пылью, серые солончаки, в которых машина может легко застрять и улечься на днище кузова, барханы из сыпучего песка это летом. Сейчас же, зимой, сыпучие барханы были плотны как камень, солончаки умиротворены морозом, а лёссовая пыль, смоченная еще осенними дождями, уплотнена.
Но снег! Его занесло в колеи дорог, слегка подплавило солнце и потом подморозило, так что получился плотный наст. Проламывая его корку, наша машина с трудом пробиралась на первой скорости, а натруженный мотор с неожиданно возросшим аппетитом пожирал бензин.
Еще больше порозовел восток. Издалека снова донеслись крики воронов и растаяли в морозном воздухе. Потом послышались короткие и резкие вскрики, и мимо пронеслась стайка быстрокрылых рябков-саджей.
Ярче загорелась зорька. Солнце пробивалось сквозь щелку между тучами, медленно всплыло над горизонтом, и, когда оно, большое и красное, поднялось выше, серое небо прочертило еще несколько стаек рябков.
В одном месте вся ложбина между барханами в снегах. Здесь хорошо! Много любопытного. Ровная строчка лисьих следов пересекает ложбину. Зверю есть на кого охотиться. От кустика к кустику, от норки к норке видны нежные узоры перебежек мышей. Мыши, по-видимому, домовые. В Средней Азии они могут жить без человека, в природе. Вот на чистом месте одна строчка неожиданно сменилась каким-то странным узором из переплетения линий, ямок, прочерков. Тут разыгралась маленькая трагедия. Сверху на мышку, скользнув на мягких бесшумных крыльях, упала сова, схватила добычу и, отпечатав на снегу узор крыльев и хвоста, унеслась, наверное, к редким кустикам.
А вот нежная линейка мышиных следов прерывается аккуратным кругом размером в шляпу. Отчего это так получилось? Приглядываюсь внимательнее. Мышка печатает длинным хвостиком позади себя по снегу полоску. Этот след помогает прочесть историю, происшедшую ночью с крошечными зверьками. Дело, оказывается, вот в чем. Две мышки, возможно случайно, мчались через ложбинку прямо навстречу друг другу. Когда же между ними осталось совсем небольшое расстояние, остановились, присели на задние лапки. И хотя встреча, казалось, не предвещала ничего опасного, все же на всякий случай мышки предпочли разойтись, и каждая, обежав небольшой полукруг стороной, попала на дорожку, проделанную незнакомкой, и помчалась дальше по ранее намеченному пути. Когда-то в далекой древности, почти так же случайно встречаясь, расходились вооруженные воины племен, находившихся в недружелюбных отношениях.
Вчера днем солнце слегка растопило снег. А сейчас, на рассвете минус 15 градусов, земля тверда как камень, и самая пора двигаться дальше, в сердце молчаливой пустыни. Будет ли удача?! Нет, не обязательно зоологическая. Сейчас холодно и нет надежды на интересные встречи с животными. Нам хотелось разыскать еще один мертвый город. Дорога плоха, бензина мало, путь неясен, нет никаких ориентиров, а реденькие заросли саксаула так похожи друг на друга и мучительно однообразны, что какая-нибудь топографическая вышка на горизонте, далекая и едва заметная^ кажется едва ли не главным событием.
Сейчас в пустыне во многих местах вырыты колодцы с бетонированными стенками. Из каждого мы будем пополнять свои запасы воды. Так уж повелось в пустыне держать все емкости заполненными. Сейчас же набиваем кастрюли снегом и растапливаем его на пылающем жаром каминке.
Аппетит у всех отличный. На импровизированном столике хлеб, масло, сыр, сгущенное молоко и колбаса. Не без удовольствия^ наслаждением отъявленных гурманов принимаемся за еду. Все кажется вкусным, после города свежий воздух обостряет аппетит. Но чай!.. Кто бы мог подумать, что вода из снега такая соленая! Впрочем, недоумение рассеивается быстро. С ближайшего оголенного ветрами солончака на снег нанесло легкую соль. Выливать чай жаль, поэтому один из моих спутников не без иронии предлагает придать ему характер напитка номадов и добавить в чайник масло и перец, тогда как другой прозрачно намекает, что солончаковая соль содержит не столько поваренную, сколько глауберову соль, как известно обладающую не совсем приятным воздействием на организм человека.