Карандаш его быстро забегал при свете сальной свечи по листам записной книжки, и чертежи, цифры, формулы, значки и строки примечаний потянулись длинной лентой. Он не заметил, как Варвара Михайловна постаралась скорей уложить детей, достала новую свечу и осторожно, чтобы не помешать ему, заменила догоревшую.
Грибов весь был в другом мире, из-за формул и цифр радостным вихрем выбивалась одна мысль: «Сила, которую ты нашел даст возможность свергнуть самодержавие! Эта сила даст всемогущество революции, и никакие армии и твердыни царизма не устоят перед ее натиском!..» Еще одну свечу переменила Варвара Михайловна, когда Грибов закрыл свою тетрадь и, оглядевшись в предрассветных сумерках, увидел любимые глаза, заботливо смотревшие ему в лицо.
Варя, дорогая моя! воскликнул он, у меня снова есть смысл жизни, снова есть за что бороться, а главное чем!
Он видел, как побледнело ее лицо, счастьем и гордостью сверкнули глаза, а губы произнесли твердо и беззаветно:
Так будем же бороться, дорогой мой.
Он обнял ее и весь в порыве творческой мысли, торопясь и волнуясь, стал излагать свои планы и достижения.
В эти незабываемые часы и зародилась мысль о том, что потом претворялось в жизнь в «Крылатой Фаланге» и на Тасмире. Правда, тогда все это было еще не совсем ясно, но все же главное наметилось прочно
и твердо.
III
Отдохнувшие дети свежо и радостно смеялись, голоса их звенели, как льдинки, которые тают, звенят и падают от огнистых поцелуев весеннего солнца. Грибовы оба светились таким же светом, казались юными и бодрыми, и каждую минуту серебряные взрывы смеха Варвары Михайловны будили улыбки на лице ее мужа.
Это было так ново и не похоже на вчерашнее, что даже Семеновна заметила разницу. Она долго смотрела на них своими красивыми ласковыми глазами:
Словно святые, сказала она нараспев. Слова вылетели сами собой, и Семеновна, сконфузившись, торопливо встала из-за стола, крикнув:
Шанешки подгорят!
Варвара Михайловна выскочила следом за ней И за перегородкой крепко обняла и поцеловала Семеновну, а та, утерев глаза, застрекотала певучим говорком:
Милая ты, думаю это я вчера: несчастненькие, куды их с детками загнали, ото всего оторвали. От всякого от житья господского, непривышно все, чижало А поглядела сегодня, а вы эдакие светлые, сердцем почуяла хорошие люди, дай вам бог всего хорошего
Весь этот день прошел в радостной суете. Грибовы вместе с детьми ходили по лавкам маленького городка, запасаясь всем необходимым для гиблых мест, где должны они были прожить долгие годы.
Наконец, усталые, с покупками в руках, они заглянули к начальнику тюрьмы с просьбой отправить их через неделю на место ссылки.
Старик только что проводил обратно конвойных жандармов, и нос его еще горел, как уголь, от истребленных за ночь напитков.
Батеньки мои, всплеснул он руками, чудаки-люди! Куда вы торопитесь, словно на свадьбу. Насидитесь, наплачетесь с детками, а тут можно хоть два месяца жить, пока Енисей тронется и теплей будет
Грибов недоверчиво улыбнулся, но Варвара Михайловна была другого мнения.
В самом деле, сказала она, прежде чем ехать, нужно как можно лучше подготовиться. Не забывай, Лев, что детям действительно трудно
Правильно, милая барыня, правильно, подхватил Иван Акимыч, а там и пароход придет
Как пароход? с удивлением воскликнул Грибов.
Пароход-с, отвечал Иван Акимыч, «Енисеем» зовут, до Бреховских ходит. Еще с 1863 года ходит; лет двадцать назад в первый раз из Красноярска пришел
Это обстоятельство дало новый оборот мыслям Льва Сергеевича. Он согласился ждать парохода, а пока снестись и списаться кое с кем из товарищей и кстати повидать Шнеерсона.
Грибовы простились с чудаковатым стариком и поспешили домой, чтоб разгрузиться от покупок и накормить детей. Новые планы в связи с неожиданным открытием кружили их радостью. Они, еще не оправившись от дороги и волнений, были в каком-то тумане, да и первый день свободы, особенно такой, по весеннему солнечный, пьянил и радовал их.
Как же это, Лева, говорила Варвара Мидайловна, подходя к дому, мы совсем забыли о здешних товарищах?
А вот мы сегодня же пойдем к Шнеерсону, ответил Грибов. Помнишь, Лазарев говорил о нем еще в Енисейске. Это испытанный революционер и хороший товарищ. Здесь он пять лет сидит в ссылке и служит доктором.
IV
Незнакомец быстро встал им навстречу и с легким еврейским акцентом проговорил:
Если не ошибаюсь, Лев Сергеич Грибов?
Да, ответил Грибов. С кем имею честь?..
Здравствуйте, дорогой товарищ, живо заговорил тот, протягивая руки. Я Шнеерсон, Давид Борисыч Они обнялись и поцеловались.
А мы к вам собирались, ласково заговорила Варвара Михайловна.
Ну, и отлично, засуетился Шнеерсон, мы так и сделаем. Не раздевайтесь, пожалуйста, а прямо к нам, обедать. Мы с женой давно поджидали вас У меня тоже дети: одна большая, невеста уж, и две маленьких дочурки Э, да у вас мальчики!
А она девочка, указал меньшой на сестренку.
Ах, ты, батюшка мой сахарный, нараспев проговорила Семеновна, снова укутывая начавших было раздеваться детей.
Но мальчик недовольно нахмурил брови и заявил обиженным тоном: