Просторный зал, колонны в зеркалах, инкрустация ракушками и золотом, под потолком большой канделябр с парой сотен крошечных стеклянных баночек, в которых пульсировали светлячки. На удивление почти все столы были заняты. В центре оркестр неспешно и мелодично исполнял "Моя маленькая рыбка», чуть медленней, чем было принято в кабаках, чуть полнее за счёт трубы и флейты. Новые гости только расположились за столиком в уголке в полукружье бархатных портьер, как зазвучала новая мелодия: «Люблю тебя как ветер в парусах». Старая баллада, в которой не было слов, и каждый моряк пел её так, как чувствовал. Но отчего-то все понимали, о чём, как правильно. Сердце моря билось в унисон с людскими сердцами.
Маленький диванчик, чуть потёртый, с подушками в одной стороне, мягко удерживал новых гостей, а те и не рвались в пляс, лишь смотрели, как напротив музыкантов неспешно покачивались пары. И дамы на протяжном звуке трубы отходили от своих кавалеров, а потом крутились, притопывая каблучками, взмахивая пышными юбками, и прижимались к партнёрам с затаённой или открытой любовью заглядывая в глаза.
Принесли сыр, виноград и орехи, политые мёдом, терпкое красное вино и тонкие ломтики поджаренного мяса в зелени, украшенные розовыми половинками креветок, белыми медальонами мидий и оранжеватым от специй крабовым мясом с бледно-жёлтыми лепестками соуса.
Чистейшее столовое серебро, тончайшее стекло бокалов, матовое дерево подставок под фарфоровые тарелки, накрахмаленная тёмно-синяя скатерть, вышитая голубым абрисом корабля это понравилось Элейн. Потому, когда подошёл сам хозяин заведения в высоком белом колпаке и предложил свежее кокосовое молоко из плодов, которые доставили только сегодня, капитан с улыбкой согласилась. Да, было немного глупо покупать втридорога стакан сладкой свежей жидкости, привезённой командой «Прекрасной Элейн» в этот город, но настроение требовало баловства.
Данхо, всё ещё не особо разговорчивый после острова, ел на удивление мало, едва пригубил вино. Он сидел, прикрыв глаза, склонив голову в сторону музыкантов, и слегка покачивался в такт мелодии. Элейн неспешно пила, аккуратно накалывала на вилку лакомства, с удовольствием смакуя каждый кусочек.
Мясо было чуть с горчинкой, сочное, тающее на языке. Элейн обмакивала тонкие ломтики в мёд, клала сверху сыр,
половинку винограда и отправляла в рот, с блаженством мурлыча себе под нос. Креветки, варёные в морской воде, оказались острыми, но ровно настолько, чтобы создать мясу тот самый контраст, при котором на языке обострялись все чувства, наполняя тело радостным подъёмом. Удивительно, как к месту пришлось кокосовое молоко, сдобренное ромом. Вместе с напитком принесли и стружку мякоти плода, и Элейн завернула её в нежнейшее крабовое мясо, попробовала, едва язык не откусив от восторга. Это было потрясающе.
Тело, расслабленное от вина, но не отяжелевшее от пищи, пожелало движения. Женщина кивнула спутнику, но тот или не понял, или пока не был готов танцевать. Элейн поднялась, потянулась, от чего на груди блуза с открытыми плечами сползла чуть ниже ещё немного и будет слишком откровенно, и прошла в центр зала.
Две танцующие пары кружились по бокам от Элейн под неспешные переливы «Я был в дальнем краю, повстречал там друга-жирафа, назвал его Ийохим». Капитан обхватила себя за плечи, отдаваясь мелодии, мурлыча в такт: «Ты был длинноног, мой жираф, ты голову мне на плечи склонял тут вступала скрипка с таким щемящим звоном, что все понимали: грядёт беда, и звук обрывался, и барабан вместе с трубой поднимали в памяти новые строки: Я не уследил за тобой, в капкан ты медвежий попал. Мой друг Ийохим, я был предан тебе, как и морю. Но море пленило меня на этом клочке земли и вновь рвала душу скрипка, вызывая припев: Но море пленило меня, Ийохим, на этом клочке земли. На этом клочке земли, Ийохим, вместе с тобой. Вместе с тобой у обломков моего корабля»
Элейн почувствовала на талии крепкие ладони. Горячий родной запах. Спиной прижалась к груди. Не открывая глаз, подняла руки над головой, зарылась пальцами в густые волосы Данхо. Ощутила на шее его дыхание и поцелуй. И снова. И снова. Не давал повернуться к нему. Покачивал в такт музыке, целовал. Истома, сладкая, как первый летний бриз, заполнила Элейн, и жар её тела стал красноречивей любых слов.
Данхо увлёк свою женщину в крошечный номер тут же на корабле, повалил на широкую кровать, лёг сверху, опираясь на локти. Губы были обветренными, но такими сладкими от вина, а дыхание таким распалённым, что Элейн готова была на всё.
Широкая ладонь опустилась на грудь, заскользила, отодвигая тонкую ткань, обнажая белую кожу с тёмным ореолом, который тут же накрыли губы, уже не сухие от продолжительного поцелуя.
Колено Данхо развело ноги Элейн в стороны, тугая ткань брюк обхватила бёдра, натянулась, будто призывала сорвать себя с тела. Но мужчина не спешил. Хотя еле сдерживался. Женщина протянула руку, желая коснуться его там, где заканчивалась высокая шнуровка на поясе штанов, которые также желали избавления от рвущейся наружу плоти. Но Данхо не позволил. Перехватил, пригвоздил томным взглядом и сделал всё сам. Одежда освободилась от тел, желавших лишь одного слияния.