Вторая удача хорошо, почти что безупречно отдрефовал. Говорят, Льдина попалась удачная, верно, а ведь выбирал-то ее сам! Полмесяца искал, пока не нашел, уж очень хитро пряталась она за крепостными стенами торосов три на четыре километра, ровненькая, молодая, но крепкая. За год дрейфа по ней трижды проходили трещины, и тоже удачно: ни людей, ни домиков, ни оборудования океан не проглотил, и сменщикам досталась вполне обжитая станция. «Легкая у тебя рука, Сергей, радовался Кириллов, сменный начальник. Или Полярную звезду умаслил?» Каждый бы на его месте радовался: будто с квартиры на квартиру переехал Кириллов со своими ребятами, даже ремонта делать не надо.
Ну и третья удача только что в гостинице уговорил Веру продать путевки в Сухуми («Подумаешь, золотой сезон сто человек на квадратный метр пляжа!») и вместе с Андреем и Наташей махнуть на машинах по стране куда глаза глядят. С трудом, но уговорил. Весь дрейф об этом мечтали на месяц-другой окунуться в бродячую жизнь.
И хватит, продолжал размышлять Семенов, нельзя, чтобы одному человеку бессовестно везло. Кто-то сказал, что количество удач в мире неизменно и если тебе судьба улыбается, значит другого удачи обходят стороной. К тому же, когда они идут навалом, одна за другой, какой-то критерий теряешь, что ли. Слишком много удач так же демобилизует человека, как слишком много неудач: такого он может не выдержать. Промежутки должны быть между ними, мостики
Семенов шел по Невскому проспекту, с интересом поглядывая на встречных людей и беспричинно улыбаясь, что вызывало недоумение прохожих; одна женщина даже пожала плечами, неправильно истолковав доброжелательный взгляд этого странного человека. А Семенову просто было хорошо.
Коренной москвич, он любил Ленинград, город, из которого не раз уходил в Антарктиду и улетал на Льдины, здесь он прощался с Большой землей и здоровался с ней тоже здесь. Ноги, еще не успевшие отвыкнуть от полупудовых унтов, сами собой шли безо всяких усилий, вместо многослойной тяжелой одежды тело невесомо облегал плащ, и сугробов тебе никаких, ветеришко пустяковый живут же люди! Так бы и ходил без устали с утра до ночи, глядя на разных людей разных, в том-то все и дело! на витрины, улицы и на всю эту кипящую жизнь, которую на станции только в кино увидишь. И привычно удивлялся себе: жил ведь на Большой земле, не в полярке родился, а до первой зимовки никогда не ценил вот таких необыкновенных вещей, как эти деревья в скверике. Стоят себе, колышут бездумно желтеющими листочками и ведать не ведают, сколько в них радости и смысла.
У Аничкова моста Семенов, как добрым знакомым, подмигнул вставшим на дыбы коням, глубоко и радостно вдохнул в себя сырой ленинградский воздух и свернул с Невского на Фонтанку. Отсюда до Института было несколько минут ходу, и Семенов почувствовал привычное волнение, какое испытывал всегда, когда приезжал в Институт. После долгих зимовок и экспедиций по этому асфальту шли самые знаменитые полярники и тоже, наверное, волновались при виде Института
Вспомнил Семенов, как много лет назад пришел сюда в первый раз, худым, неоперившимся птенцом. Начальник кадров Муравьев, крестный отец двух поколений полярников, хмуро повертел в руках документы, спросил в упор:
Куда хочешь?
Куда пошлете! Семенов вытянулся, руки по швам.
Послать тебя это я могу, проворчал Муравьев. Крепкие морозы с ветерком любишь?
Не очень ответил Семенов и испугался, запоздало подумав, что другой ответ был бы начальнику приятнее.
Смерти боишься? И взгляд, будто щуп, до самых печенок.
Боюсь, честно признался Семенов.
Во сне храпишь?
Храплю, безнадежно кивнул Семенов.
Теперь сам посуди. Муравьев стал загибать пальцы. Морозов не любишь, смерти боишься, во сне храпишь. Ну какой из тебя полярник? Могу позвонить на завод радиоизделий, там техники нужны.
Спасибо, уныло сказал Семенов. Дайте, пожалуйста, мои документы.
Куда пойдешь?
Не знаю еще Может, в Архангельск, там приятель живет.
А на Скалистый Мы с радистом хочешь?..
Хочу!
Чего орешь, не глухой. Оформляйся.
Долго еще в Институте вспоминали зеленого новичка, который не любит морозов, боится смерти и храпит. Семнадцать лет как испарился тот новичок, но вместе с ними навсегда ушло и то, чего не заменишь положением и опытом, телячий оптимизм, весело бегущая по жилам кровь и каждый день открытия.
По годам идешь, как вверх по лестнице с каждой ступенькой все труднее. Тот зеленый новичок порхал и подпрыгивал, а начальник станции шествует, усмехнулся Семенов. Впрочем, подумал он, многие печалятся этой неравноценной замене молодости на опыт, а предложи вернуться назад редко кто согласится. Радости вновь пережить пожалуй, а невзгоды и ошибки?
Сергей, где твоя борода?
Там же, где твоя на веники пошла!
В Институте коридоры длинные, за три часа не обойдешь. Сделав шаг кореша встретил. Обнялись, помяли друг друга по полярной привычке.
Как там Льдина?
Позавчера была целехонькая.
Верно, что тебя медведь чуть не схарчил?
Информация ошибочная, наоборот, я его!
С возвращением, Николаич! приветствовал Семенова загорелый бородач в кожаной куртке. Отдрейфовал?