Сегодня Тошка не выспался и чувствовал себя непривычно плохо. После ужина, пока из балка не выдуло тепло, трепался с Ленькой, рассказывал всякие небылицы про Нюрку и других девчат, а когда закрылся в мешке, устыдился своей болтовни: Нюрку он любил, по возвращении собирался на ней жениться и ее измену воспринял болезненно. Лучше бы не читал Борис ту радиограмму. Хорошо еще, что взял себя в руки, отшутился Вспомнил популярную песенку: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло», попробовал убедить себя, что повезло именно ему, но не очень в этом преуспел. Поспал всего часа два, со звоном будильника поднялся трудно, еле разжег капельницу. В тамбур по нужде вышел голова кружилась, руки-ноги не слушались, даже испугался, не заболел ли. После завтрака несколько часов грел соляр и масло, заправил тягач, а когда забрался в кабину двигатель завести сил не осталось. Заводил зубами скрипел, только в дороге понемножку и отошел. Незаметно,
взрослые люди говорят. «Маленькая собачка до старости щенок» это о нем Сомов сказал. Не выдержал тогда, ответил: «Щенок он всегда собакой станет, а мерину конем не бывать!» Не простил обиды Сомов Вот тебе и попал в поход чуть ли не пассажиром Ленька и вполовину так тягач не знает, а почет и уважение батю от смерти спас! У Сомова не поймешь, в чем душа держится, а герой чуть сам не отдал концы, но вытащил Леньку из поземки. Петя, уж совсем вроде ангелочек без крыльев, воем исходил, а встал на помороженные ноги, чтоб накормить людей
Тошка вспомнил вдруг рассказ старшего брата, как тот попал на фронт весной сорок пятого и, сопливый мальчишка, переживал, что война вскоре закончилась, а он подвига не успел совершить, вспомнил потому, что поймал себя на такой же детской мысли: обидно, поход на последнюю четверть переваливает, а он, Тошка, так ничем себя и не проявил.
Тяжело вздохнул: все думают, что нет на свете человека веселее и счастливее Жмуркина, а он просто неудачник. Ростом маленький, характером несолидный, любовью обойденный. Никто не посмотрит на него такими глазами, как смотрят на батю, никто не скажет выручи, Антон Иваныч, сходи еще в один поход, на тебя вся надежда. Будет Тошка, не будет Тошки один черт. Никому он не нужен
С этими горькими мыслями и тянулся за идущим впереди тягачом Валеры неудачник Тошка, глупый пацан, которого походники как подарок судьбы приняли, младший братишка, от одной улыбки которого оттаивали озябшие души, беззаветный трудяга, готовый полезть хоть в двигатель, хоть к черту на рога свой в доску, рубаха-парень, надежнейший из надежных.
Кое в чем, конечно, ты сам виноват, но виноваты перед тобой и батя, и Валера, и другие старшие товарищи. Кто-то из них мог бы, должен был бы не только байкам твоим посмеяться, но и на разговор вызвать, понять, чем ты дышишь, и, разобравшись, сказать: «Ну какой тебе еще нужен подвиг, если ты целый месяц идешь в семьдесят градусов мороза по куполу, мерзнешь, как не мерзла ни одна собака, вкалываешь не за страх, а за совесть и все-таки жив и пока здоров? Если об ордене размечтался, то зря: батя и тот ни одного в Антарктиде не получил. Зато все полярники будут знать, что за человек Антон Жмуркин. Мало тебе, что ли? Если мало, значит верно, что ветерок в твоей башке гуляет и надо тебе повзрослеть еще на один поход. Хотя и в этом ты еще хлебнешь до Мирного восемьсот километров, лихие будут эти километры, поверь битому волчаре, Тошка»
«Харьковчанка» остановилась, притормозили и следовавшие за ней машины. Тошка взглянул на часы батюшки, обед! За раздумьями и как-никак самостоятельной работой забыл, что позавтракал плохо, и сейчас вдруг почувствовал такой голод, что съел бы, кажется, зажаренный коленчатый вал. Даже подшлемник не натянул бегом по морозу на камбуз.
Рано, буркнул суетившийся у плиты Петя, поди поработай, нагуляй аппетит робот!
Бойся собаку сытую, а человека голодного! прорычал Тошка. Дай хоть бутербродик умирающему!
Сердобольный Петя уступил, и Тошка, жадно прожевав кусок копченой колбасы, сразу повеселел. Будто и не чувствовал себя разбитым, будто не думал о горькой своей судьбе.
Девичьи слезы, юношеские печали
Ладно, хоть и на киселе, а дошли ведь сюда до станции Восток-1, половина пути позади. То есть станции никакой здесь нет, символ один, но греет сам факт: не безликая точка в снежной пустыне, а географическое название, отмеченное на любой антарктической карте. Радиограммы домой отправили, и родные точно будут знать, где сутки назад находились их полярные бродяги. Удалось и кое-чем разжиться: на брошенных в незапамятные времена полузасыпанных снегом санях валялось несколько разбитых ящиков и с десяток досок. Пригодятся в хозяйстве, пойдут в огонь соляр и масло разогревать.
Больше на станции делать было нечего, осталось лишь цистерну подцепить к Ленькиному тягачу, следом за хозсанями. Дело минутное: примотали стальное водило к саням, разошлись по машинам и двинулись вперед уже не по колее, а развернутым строем снег в этом районе Центральной Антарктиды спрессован крепко, и необходимость в колее отпала.