Шрифт
Фон
И дольний выстрел пророкочет.
«Мое собро», укажет Нав,
В недавнем юноше узнав,
Кто пашней стал свинцовых жит,
Кто перед ним ничком лежит.
О, власть! Хохочи или не хохочи,
Ложись на землю или пляши,
Идут толпою рухачи
И их сердел: кругом руши!
О, время, вайе ли покоя
Тобой не утешено сердце какое?
Толпу умел ли кто понять?
Толпе хотел ли кто пенять?
Был временем разим негут.
Его везде преследуют поступки зла.
Восставшие бегут.
Жизнь скручена тугой узла.
Веселиенеющий священно ужас
Влачит их тяж, натужась.
И безумиенеющий людел
Забыл, что властен некий бог и этот бог Родел.
В лицву вселилась ужасва
И машет радостно крылами.
И казнью страшною летва
Из площадей под колоколами.
Тел бегственных свинцом латва,
Слима наклонившим ружья рухом.
Жужжит свинцовая летва,
Бегву страша морячим духом.
Изнемогли хотеть хотыки.
Они легли у ног владыки.
И вот, в мгновения гремяч,
На землю падает, чернея, мяч
Волна мгновенная давит,
Шум рева был мгновен и голк,
Был страшен подымающийся с земли пугок!
Полунеземной, ужасный вид!
Сквозь черноту растерзанной одежды сверкала белизна подкладки.
Он, прислонясь, стоял к плечу столба.
Со лба,
Раньше красиво гладкого,
Промеж бровей и по переносице
И на бойца торчащие усы
[Стекали красные росы.
Был страшен глаз сияющий упор,
Казалось, с дальней бойни переносится
И над пугоком качается топор.]
Веселош, грехош, святош
Хлябиматствует лютеж.
И тот, что стройно с стягом шел,
Вдруг стал нестройный бегущел.
[Тогда огни толпу разили
Негистели звенистёлей
То пленных отроков узили,
Когда бичи, бия, свистели.]
И каждого мнепр или мнестр,
Как в море Русское, струился в навину,
Дух совести был в каждом пестр
И созидал невинному вину.
[Любно, братно, ровно,
Которые звало уставшее зовно,
Вы к нам пришли в последних трупах,
Застывших в разнообразно страшных купах.]
О, этот в море крови плавающий равнебен!
Совсем бы, если ты не был!
В тебе скрывалось злое волебро,
И гасло милых милебро.
Был огнезарственный мечты младбищ сулебен.
Был мощный, мощный, о! осебенелым стать добром силебен.
А ныне многих доблестных в холмах подземных
под березами кладбищ селебен.
Многих столь росит улыбку сулатирь,
Руки раскидал добыча вранов силатирь.
Летая, небу рад зорирь.
И сладок, думает горирь.
Людей с навиной единебен,
От лет младых, младых сумнебен
И многих сильных столь гинебен.
К свободе сладостный зовел!
Куда народы ты завел?
Туда дороги больше нет!
Там бездна взор сквозит сквозь лик тенет!
Уж сколько раз слабеющий верок
Своею кровью озарял обманчивый порог
И клял солгавшую надежду,
Когда крыл черных стали тежды.
Железавут играет в бубен,
Надел на пальцы шумы пушек.
Играя, ужасом сугубен,
Он мир полей далеко рушит.
[Иссякла ль русская ведава?
Поет мятежная ходава.
О боли небылимой ходатири поют,
И в них нашли навини свой уют]
Раздорствует и мятежноссорствует страна,
Она рыданием полна.
Лишь снова в род объединит когда венел,
Покой найдет нынел.
Летел закатственный рудел,
Когда бессутствовал Родел,
И туч златимых серебро
Зерцало Руси соребро.
Смерть распростерла крылья над державой,
Земля покрыта была в миг множавой.
И пуст некогда благословляемый очаг,
То всякий мог прочесть в очах.
Влюбленнинеющий вселеннич
Над девой русской трепетал.
Вселеннинеющий забвеннич
В ее глазах еще блистал.
Он, вселеннебро разверзнув крыл,
Богучесть взгляда устремил
И властно властево раскрыл,
Где нет безрадостных скорбил.
Раскрыло горние чертоги
Вселенствовальное крыло.
Ее зовет в свои лежоги
Небесное село.
Она летит к душ сонных сестрам,
По смерти к жизни склонам.
И благо желающим божестром
Ее приемлют те на лоно.
И тот безмолвно пал навзничь
С мольбой к летоше-навирю:
«О, пощади, меня, панич!»
Но тот: «Не можем, говорю».
Он пал благоухан.
Нав жиязя манит,
Как князя русского татарский хан,
Когда сбегает кровь с ланит.
Быть может, Смерть, как милостивая ханьша,
Велела смерть ускорить раньше.
И узкоглазая сидит,
Поджав спокойно ножки,
Но уж супруг ее сердит
За нищим брошенную крошку.
Он грозно надвигает брови
И требует кумыс.
Слуги приносят ему крови
И подобострастно шепчут: мы-с.
На небе бледном виден ужасчук
В мечавом и величавом на челе венце.
А на земле страдало мук.
И ни кровинки на лице.
, 1913
Медлум и Лейли*
Два царя в высоком Курдистане,
Дочь и сын растут у них.
Годы носят свои дани,
Молодые уж невеста и жених.
Серебро и чернь во взорах,
Дышат негою ресницы,
Сердце бьется, Лейли шорох
Медлума слушает десницы.
И в жизни царских детей
Плетет паутину страданье.
Жили когда-то между людей
Медлум и Лейли так гласило преданье.
В время осеннее,
В день вознесения,
Только три поцелуя
Смертным даю я.
Только раз в году
Я вас вместе сведу,
И с звездой сплетет звезду
Три лобзания на ходу.
Будешь инок, купец и вояка,
Девой смертной, владыкой иль рыбарь,
Только пусть воля будет трояка,
Чтобы божьей свободе был выбор.
И почует воздух холю,
Дышит светом ветерок,
И исполнит твою волю
Ветхий деньми кроткий бог.
Узревший, что серебряным крылом
Медлум закроет слабую Лейли,
Становится волшебным мудрецом
Среди сынов земли.
Луч золотой
Полночь пронзил,
То Медлума лобызанье той,
Кому Медлум бессмертно мил.
Божественный свет
в небесах,
Неясный шлют привет
Деревья в лесах.
И душа пылает всюду
По лицу земной природы,
И, смирясь, внимают чуду
Изумленные народы.
Все меняет говор, норов
И правдивый гонит лик
Для любви нескромных взоров,
Для проказы и погонь,
И трепещет, как огонь,
Человеческий язык.
К временам стародавним
Возвращается племя земли,
Камень беседует с камнем
О веселии вечной любви.
Загорясь противоречьем
К временам обыкновенным,
Все запело человечьим
Песен словом вдохновенным.
В этот миг золотого сияния
В небе плещущих огненных крыл
Только выскажи лучшие желания
Три, чтобы выбор у Господа был.
Кто был обижен земной
Сечей отцовских мечей,
По смерти оденется мной
В светоч венка из лучей.
Из сумрака серого
Рождается дерево,
Нагибаясь к соседу,
И веет беседу.
Час божества
В листьях растения,
Глаз существа
Видит в смущении.
В душах отчаянья мрак,
Если расстроится любящих брак.
Два разрушенных венца,
Два страданья без конца.
Где живут два рода в ссоре,
Где отцов пролита кровь,
Там узнает желчь и горе
И безгрешная любовь.
И Медлум, и Лейли
Узнают роковое «нет».
Что ответить им могли
Питомцы неги слабых лет?
Священны в желаниях родители,
Но и у молодых есть права,
В отчаянии к бессмертия обители
Лейли промолвила слова:
О, если расставаться нужно
Двоим нам в свете этом,
То разреши, Господь, чтоб дружно
Гореть могли мы звездным светом.
Бог, чье страшно молвить имя
Рту земного и везде,
Повели, чтобы могли мы
Вверить жребий свой звезде!
И молитвы тихой колос
Сотворяет зерно хлеба,
И Господь услышал голос
С высоты ночного неба.
Где жизни правдой бедность,
Там проходят чудеса,
Лучами прекрасную бледность
Раздвояют небеса.
Где веселию граница
Нигде не знавшего вражды?
И, чуда новая страница,
Горят две яркие звезды.
Небосклон
Двух сияющих сторон
Вам жилищем обречен,
Там блестите ты и он.
Там, звездою мчась вдоль круга,
Над местами, где любили,
Пусть Медлум узнает друга
В ярком вечера светиле.
Ты, отрок непорочный,
Возьмешь простор восточный,
А ты, прекрасная Лейли,
Взойди над сумраком земли.
И, покорна небесам,
Запад выбрала Лейли,
И к восточных звезд лесам
Пригвождает желчь земли.
Старики, подьемля вежды,
Мимо призрака земли
Узнают во тьме одежды
Мимо мчащейся Лейли.
И, узрев чело для дум
На востоке между тучами,
Говорят: то наш Медлум
Объят грезами летучими.
Шрифт
Фон