Прошу за стол, сказала Сурея.
Неймат ломал голову. «Как быть? Я устроил это для Дадаша. Он у нас впервые. Но если я попробую поднять первый бокал не за Муртуза, а за Дадаша, Муртуз Балаевич тут же обидится, Аля надуется, Сурея расстроится, и прощай спокойная жизнь. Вместе с тем»
И вдруг он нашел выход. Гениальный выход! Как говорит Джабош, «премило»!
Он встал.
Я предлагаю, сказал он, выпить первый бокал за здоровье тамады Муртуза Балаевича. За здоровье его семьи. Попросим его руководить нашей маленькой компанией как истинного полководца, полковника.
Все рассмеялись.
«Ну вот, мысленно вздохнул Неймат, тьфу, тьфу, не сглазить бы, и эта беда миновала».
Неймат постоянно боялся прогневать Муртуза. Весь ужас был в том, что ни один смертный не мог знать, когда, на что и почему Муртуз обидится. Бывало, что мимолетное слово, простая шутка становились причиной такого гнева, что Алина семья была с ними в ссоре месяцами, а тетушка Бикя устраивала Неймату непрерывные скандалы. После смерти первого мужа Суреи Асада любимцем тети Бики стал Муртуз, и, видя его недовольство, тетя Бикя действовала по принципу «крикну на дочь, чтоб невестка слышала». При Неймате она начинала рассказывать Сурее: «Была я сегодня у Али. Муртуз так расстроен. Говорит мне: Бикя, у молодежи не осталось ничего святого вчерашний сопляк ввернет тебе такое, что так и замрешь на месте; кто теперь обращает внимание старше, младше? Кто уважает седины? Вызубрят, как попугаи, несколько умных словечек, прочитают три-четыре книжки и считают себя умнее всех. Дал бы, говорит, я им лопаты в руки и поглядел, как они траншею выроют, умники. Это им не книжки листать, не бумагу марать»
Конфликт кончался тем, что по настоянию Суреи Неймат покупал коробку шоколадных конфет, бутылку дорогого коньяку, отправлялся к Муртузу, и они мирились.
Голос Муртуза оторвал Неймата от воспоминаний.
Благодарю за оказанное доверие («Как будто держит речь на официальном приеме», подумал Неймат). Я человек военный, он прочистил горло, пустых разглагольствований не люблю. Прежде всего порядок. Кому дам слово, тот без лишних слов должен встать и сказать слово. Все.
Неймату на миг показалось, что он сейчас добавит: «Можете идти. Выполняйте!» Но тамада резким движением опустился на стул.
Муртуз Балаевич, сказал Муршуд. С вашего позволения Два-три слова Хи-хи-хи
Валяй, возгласил Муртуз, говори. Посмотрим, что скажешь.
Муршуд начал с Моллы Насреддина. Неймат, как ни старался, не мог сосредоточиться. У него не выходило из головы недавнее сенсационное известие. Недели две назад Сурея под большим секретом открыла ему, что Муртуз Балаевич написал пьесу в стихах, пятиактную трагедию о восстании Бабека. Выслушав эту новость, Неймат схватился за живот и долго не мог успокоиться. Сурея удивлялась: «Не понимаю,
Конечно, если ничего не делать, то и не ошибешься. Но мне кажется, что это самая страшная из ошибок стоять в стороне от других и судить тех, кто идет. Разумеется, этот судья, этот арбитр гордится: я чист как стеклышко, я никогда не сделал и шагу, о котором пришлось бы пожалеть. Правда, не сделал. Но кому нужна эта незапятнанность, если она достается ценой ухода от борьбы, от работы, от жизни?
Неймат никогда не слышал от Дадаша таких слов. Таких слов и сказанных таким тоном. Видимо, все это было не только очень серьезно, но и шло из глубины души. И Неймат, кажется, нашел того, с кем спорил Дадаш: с самим собой. Вдруг Неймату стало жаль его. С мгновенной решимостью он встал.
Прошу прощения, Дадаш-муаллим, сказал он. Одно только слово. Он оглядел всех. На днях утвердили наш новый план. Я хочу сказать, что этот план, и утверждение этого плана, и осуществление этого плана серьезное, большое дело. Я не преувеличу, если скажу, что это вклад в нашу культуру и что тут трудно переоценить роль Дадаша-муаллима.
Да брось ты, бога ради, с трудом удерживая блаженную улыбку, запротестовал Дадаш. Сбил ты меня Что я хотел еще сказать? В общем Я хотел сказать, что, конечно, жизненная закалка великая вещь, жизненные испытания вещь полезная. И все же не дай бог вам и тем, кто придет после вас, пройти через те испытания, которые достались нам. Потому что Потому что есть такие испытания, что он оборвал себя на полуслове, мучительно сморщился, махнул левой рукой, залпом опрокинул рюмку и только после этого сказал: Будьте здоровы, за ваше здоровье.
Потом по очереди выпили за здоровье Джаббара, Муршуда, Неймата, их жен и детей. Отдельно выпили за здоровье тетушки Бики, сказали, что угощение на славу.
Потом встал Неймат:
Я предлагаю тост за здоровье тамады!
Он говорил длинно. Бог знает, что он нес. Помнил только, что надо говорить как можно более трескуче. «Глубокая человечность, размах, природная одаренность, неисчерпаемая энергия, острый ум, воинская доблесть» Он хотел еще добавить «творческая деятельность», но не рискнул.
Хватит, Неймат, побойся бога, сказала Аля. Это уж прямо культ личности.
Муртуз был порядком пьян. Услышав эти слова, он вскочил.
Неймат тут много чего говорил, сказал он. Много красивых, сладких слов. Я, конечно, таких слов не знаю. Я не умею так красиво выражаться. Что делать, культуры не хватает, он поглядел на Алю, и Аля ответила ему понимающим взглядом. Смысл этих многозначительных взоров состоял в том, что сказанное Муртузом следовало понимать наоборот: дай бог другим столько культуры, но мы не хвастаем и предоставляем судить вам самим. Одним словом, спасибо за ласку. Меня тут хвалили, вероятно, больше, чем следует. Это был тот же прием. Да, я, как мог, служил народу. Когда мы проливали кровь, мы думали о вас, о молодых, о ваших нынешних светлых днях, чтобы вы вот так сидели за праздничным столом, ели, пили, ни в чем не нуждались. Но и ваш долг чтить людей, проливавших за вас свою кровь. Каждый должен знать свое место! Иначе ничего путного не выйдет.