Участнику эксперимента предлагался набор из 9 пуговиц разной величины, цвета и фактуры, выложенных на лист бумаги на столе. Инструкция сводилась к тому, чтобы участник эксперимента «показал, как с ними можно играть». В ходе эксперимента все без исключения испытуемые, как дети, так и взрослые, действовали по одной схеме: (1) они выбирали среди пуговиц одну, которая обозначалась как «исключительная»; (2) эта пуговица некоторое время взаимодействовала с другими, причем другие пуговицы по ходу игры определялись как одушевленные (фигуры), или неодушевленные (вещи), или сбрасывались за пределы листа как «ненужные»; (3) в какой-то момент появлялась «Черная Пуговица», олицетворявшая зло (злой дядька, медведь и пр.), и (не всегда) «хорошая пуговица» (защищающая, или нуждающаяся в защите фигура, или желаемая, нужная, «прекрасная» вещь); (4) какое-то время длилась конфронтация с «Черной Пуговицей» (бегство, нападение и пр.); (5) конфронтация заканчивалась победой одного персонажа и поражением другого.
То, что делали испытуемые в ходе эксперимента с произвольными объектами, было не чем иным, как созданием текстов. Поскольку это было абсолютно спонтанное порождение текстов, не осознаваемое как таковое, не могло идти речи ни о стилистике, ни о цитировании, аллюзиях и пр., демонстрировался нарратив сюжет в чистом виде. При всем специфическом многообразии выстраиваемых сюжетов они являлись репрезентациями одной и той же модели, и их без затруднений можно было свести к схеме, состоящей из экспозиции, завязки-недостачи, тела текста-конфронтации, развязки-компенсации недостачи и коды. Семишаговая структура «архисюжета» экзистенциальной парадигмы, проиллюстрированная пропповскими функциями волшебной сказки, которым она оказалась гомоморфна, выглядела так.
1. Первый шаг это выбор среди случайных предметов одного, который номинируется как субститут Я и становится объектом частичной метаморфозы испытуемого; такой выбор сопровождается обозначением качеств, благодаря которым субститутом Я испытуемого оказался именно этот случайный предмет. В пропповской системе функций, которая неожиданно оказалась гомоморфной семишаговой, это было бы обозначено как экспозиция, которая легко может быть смещена или опущена (функция «1»: жил-был царь). В терминах экзистенциального подхода в акте первого выбора репрезентируется идентичность автора в аспекте ее исключительности, исключенности из мира других живых существ, предметов и явлений.
2. Второй шаг это появление в сюжете объектов,
маркированных как «не я»: живых (фигур) и неживых (вещей), расположенных на шкале «мое-чужое». Некоторые фигуры и вещи оказываются объектами частичной экспансии, то есть вовлекаются в поле идентичности Я, становясь носителями его качеств, другие фигуры и вещи противопоставляются субституту Я. Введением объектов, характеризующихся как «не-Я», репрезентируется Другой. В пропповской системе функций это не обозначено специальной функцией, хотя присутствует во всех волшебных сказках, располагаясь также в экспозиции («1»: двое умных, а третий дурак). С экзистенциальных позиций это противопоставление моего мира миру других людей и предметному миру. По-видимому, для Проппа и последующих поколений исследователей такое противопоставление было настолько тривиальным и необходимым предварительным действием, что не было отрефлексировано и, соответственно, не получило статуса «функции».
3. Третий шаг это выбор среди фигур и вещей, обозначающих других, «плохого», опасного объекта (живого антагониста или неживого препятствие), угрожающего субституту Я утратой жизни или идентичности. В пропповской системе функций это серия завязок «левых частей» парных функций. В экзистенциальной парадигме это репрезентация страха смерти как физического небытия или как утраты идентичности.
4. Четвертый шаг это выбор объекта желания, которому предназначается стать идеальным объектом Метаморфозы и/или экспансии, а также помощников и защитников («моих» фигур и вещей по шкале «мое чужое»). По Проппу, это функции волшебного помощника, волшебного предмета и пр. В экзистенциальной парадигме это репрезентация любви от ее полного проявления до редукций наподобие желания иметь некоторую вещь. Следует отметить особо, что именно этот, четвертый шаг, оказывается факультативным. В «пуговичном эксперименте» он иногда бывает пропущен, так как для части детей и взрослых единственным предметом любви становились они сами, точнее, их символическая репрезентация в «пуговичном» обличии. В волшебных сказках Иван-дурак тоже нередко обходится своими силами, не прибегая к помощи волшебного помощника или предмета и даже не испытывая надобности в Василисе Прекрасной; он лишь вступает в серии конфронтаций с антагонистами и последовательно губит их. Но и в экзистенциальном подходе к картине мира «любовь» или «близость» присутствует не всегда. Так, у Хайдеггера и экзистенциальных психологов, использующих хайдеггерианскую парадигму, «любовь» не выделяется в качестве отдельной экзистенциальной сущности.
5. Пятый шаг в построении сюжета можно считать Телом Текста: субститут Я предпринимает различные действия против антагониста/препятствия и в защиту объекта желания. По Проппу, это серия конфронтационных функций. С экзистенциальной точки зрения, это не что иное, как репрезентация свободы.