* * *
Наблюдать за Гарри было и горько, и радостно одновременно. Я ошибся, думая, что со временем Петунья, несмотря на своего чудовищного мужа, привяжется к ребенку. Она не была к нему жестока, но и любви тоже не проявляла. Другое дело ее Дадли... По-моему, даже меня родители никогда так не баловали. К счастью.
Второй раз Лили не смогла сдержать слез ярости, когда бульдог тетушки Мардж загнал Гарри на дерево, где бедный ребенок просидел до глубокой ночи. По правде говоря, я и сам не смог удержаться от грубых ругательств.
Я видел, как он изо всех сил сдерживает слезы, чтобы не показать слабость родственничкам, которые стояли под деревом и смеялись. В тот момент я по-настоящему им гордился. В маленьком худеньком теле скрывалось немалое мужество.
Знаешь, что? сказала Лили, сощурившись, глядя, как семейство как ни в чем не бывало удаляется в дом, а бульдог так и остается сторожить нашего сына под деревом.
Что?
Нам надо было стать привидениями. Тогда бы я Петунье минуты спокойной не дала. Уж я-то бы ее заставила любить Гарри даже больше, чем собственного сына.
Я ухмыльнулся.
Представляю эту картину полупрозрачная Лили грозно застыла над сошедшей с ума от страха сестрой, а рядом ее муж лежит с приступом...
Ничего смешного, одернула меня Лили. Ты посмотри на Гарри он же устал, замерз и очень боится...
А по-моему, лучше так, безо всякой иронии ответил я. Посмотри, что они делают с Дадли. Я бы не хотел, чтобы наш сын стал таким. А сейчас у него закаляется характер.
Может, ты прав, вздохнула Лили. Ах, как бы я хотела сейчас оказаться с ним рядом...
Мы замолчали. Это была самая больная тема для нас. Видеть, как он растет, было, безусловно, счастьем, но при этом не принимать в его воспитании никакого участия пыткой.
Когда я только узнал о беременности Лили, я ужасно испугался. Ведь по сути, я сам еще был ребенком. Помню, как Сириус меня успокаивал, говорил, что из меня выйдет мировой папаша. И в самом деле, когда я впервые взял своего сына на руки, я ощутил небывалое чувство ответственности за эту маленькую жизнь. Я понял, что мне не составит никакого труда заботиться о нем, напротив, это было величайшим счастьем.
Когда Гарри просыпался по ночам, я всегда сам шел его
успокаивать. Оказалось, что мой сын так же, как и я когда-то, обожает сказку про Зайчиху-Шутиху и мгновенно под нее засыпает.
Я любил кормить его. Сидя на высоком стульчике, он всегда с удовольствием открывал рот, когда я говорил: "За маму, за папу, за Сириуса..."
Он смеялся так же заливисто, как Лили, когда я пускал из волшебной палочки разноцветные пузыри.
Он летал по дому на крошечной метле, которую ему подарил крестный, и я чувствовал небывалую гордость, мечтая о том, что когда-нибудь Гарри станет великим игроком в квиддич.
Я помнил каждое мгновение, проведенное рядом с ним. Особенно остро сейчас, когда не мог больше ни обнять его, ни успокоить...
Я ужасно скучал по своему сыну.
* * *
Часто, когда Лили уходила прогуляться в надежде найти что-то новое, я оставался у чаши один и смотрел на то, что стало с моими друзьями.
Римус скитался по дешевым гостиницам, перемещаясь из одной местности в другую, в надежде найти хоть какую-то работу. Он давно уже оставил надежду прижиться в мире волшебников и теперь работал у магглов то грузчиком, то даже уборщиком, но долго нигде не задерживался. Как только приближалась полнолуние, он трансгрессировал куда-нибудь поглубже в лес, и там, превращаясь в волка, выплескивал всю ярость и горечь, что у него накопились. Иногда мне казалось, что теперь полнолуние для него не такая уж пытка, а единственный способ хоть как-то отвлечься от реальности.
Глядя на его заплатанную мантию и преждевременно стареющее лицо, я думал только об одном: неужели он никогда не узнает правду? Боже мой, как мог я так ошибиться, заподозрив в чем-то Лунатика!
У меня не выходила из головы ночь, когда Римус прочитал в газете, что Сириус убил двенадцать человек и Питера Петтигрю в придачу. Если до этого он еще как-то держался, то тут просто-напросто в буквальном смысле начал рвать на себе волосы. Глядя на это, я не смог удержать слез.
Но еще больнее мне было смотреть, как каждый день, каждую минуту, каждую секунду дементоры мучают Сириуса. Я знал, какие картины он видел при их приближении меня, распростертого на полу безо всяких признаков жизни, лежащую с раскинутыми руками Лили... И самое ужасное, он постоянно чувствовал вину. Ужасную, смертельную вину за то, что предложил сделать Хранителем Питера.
До меня очень долго оставалось загадкой, как Блэк еще не сошел с ума. Правда выяснилась, когда к нему заглянул Фадж с газетой и Питером Петтигрю на первой странице.
О Хвосте я старался не думать и никогда его не искал. Теперь уже было неважно, почему он так поступил. Пролитое зелье не соберешь, к сожалению.
Глава 2.
Джеймс, почему он говорит на змеином языке? нахмурившись, спросила она, глядя, как огромная змея ползет по террариуму, люди в панике разбегаются, а Гарри смотрит на все это ошалевшими глазами. Насколько я знаю, это особенность темных волшебников.
Ерунда, отмахнулся я. Это все предрассудки. Ты же знаешь, я чистокровный волшебник, и у меня в роду было полно всяких магов, среди них вполне могли быть и те, кто владел парселтангом. А Гарри просто унаследовал эту особенность.