Я в последний раз оглянулся на океанариум. Тёмное здание возвышалось над нами, его окна казались чёрными провалами, в которых что-то наблюдало за нами из глубины. Я чувствовал, что внутри осталось нечто большее, чем просто мёртвый мутант. Ощущение не проходило, липло к коже.
Рядом со мной кто-то прошептал:
Это ненормально
Я даже не посмотрел, кто это сказал. Потому что уже знал: да, это всё пиц как ненормально.
Но в тот момент мне ещё казалось, что я могу это понять. Что, если копнуть глубже, я найду объяснение. Только мне не дали этой возможности.
Мы забрались в машину, задний борт с глухим стуком
захлопнулся, отрезая нас от серого неба. Двигатель загудел, машина тронулась с места, увозя нас прочь.
Я чувствовал, как в голове что-то постепенно затухает. Как мысли, которые только что кричали во мне, становились глухими, незначительными.
Я сидел рядом с Палычем, держа его за плечо, чтобы он не заваливался вбок от толчков. Он был бледным, почти белым, а его грудь медленно поднималась и опускалась, будто ему приходилось напоминать себе дышать. Его военная форма насквозь пропиталась кровью, а бинты, которыми Виктор пытался заткнуть рану, уже давно промокли насквозь. Он выглядел так, словно понимал, что это бесполезно.
Держись, старик, тихо сказал я, хотя сам не верил в эти слова.
Палыч слегка улыбнулся, приоткрыв мутнеющие глаза.
Да уж держусь как могу его голос был хриплым, но в нём всё ещё сквозило что-то тёплое, почти шутливое.
Я стиснул зубы. Он понимал. Он всё прекрасно понимал.
Больно? спросил Виктор, глядя на него исподлобья.
Палыч помолчал, потом чуть качнул головой.
Нет Уже нет. Он прикрыл глаза на пару секунд, будто собирался с мыслями. Знаешь, Марк Всегда думал, что если доживу до такого момента, то вспомню что-то важное. Типа смысл жизни найду. Или скажу что-то, что все потом повторять будут, как мудрость старика он хрипло усмехнулся, но тут же поморщился. А в голове только компот.
Я моргнул.
Компот? переспросил я, думая, что ослышался.
Ага домашний с пенкой сверху в детстве мать варила. Он сглотнул, дыхание стало чуть слабее. Почему, когда помираешь, думаешь не о чём-то великом, а о всякой ерунде? Как сосед гнался за тобой с веником, когда ты украл у него вишню Или как котёнка впервые на руки взял
Он замолчал, взгляд его сфокусировался на мне, стал жёстче.
Слушай Ты ведь выживешь. Я знаю. Его пальцы дрогнули, будто хотел схватить меня за руку, но сил не хватило. Я не знаю, что там в этом лагере на самом деле, но ты ты не ведись. Ты сильный. Сильнее всех нас. Я так и не понял, в чём твой секрет, но он точно есть. А ещё ты вроде умный. Слишком умный, чтобы просто верить, что всё как надо.
Я хотел что-то сказать, но слова застряли где-то внутри, и вместо них я лишь сжал его ладонь.
Если вдруг выберешься его голос стал тише, совсем слабым. Если что-то изменится Не дай им сделать из тебя чудовище. Не будь, как они.
Он глубоко вдохнул, задержал дыхание, будто собирался ещё что-то сказать. Но вместо слов выдохнул и больше не вдохнул.
Я смотрел на него, на его безжизненное тело, на слабую улыбку, которая так и осталась на губах. Потом медленно закрыл ему глаза.
В салоне было гробовое молчание. Кто-то тяжело сглотнул. Даже те, кто знал Палыча всего пару дней, всё равно чувствовали эту пустоту.
Слышь, парни пробормотал я, ощущая, как в горле встаёт ком. Если когда-нибудь всё наладится поднимите за него что угодно. Хоть воду, хоть спирт.
Виктор молча кивнул, не поднимая взгляда.
В Урале по-прежнему никто не говорил. Только глухо гудел двигатель, унося нас дальше в лагерь. И теперь нас было меньше.
Роботы вышли первыми, молча, без эмоций. Они не обсуждали произошедшее, не задавали вопросов просто направились вглубь базы, будто ничего важного не произошло. Их шаги были ровными, уверенными, механическими.
Возле ворот уже ждал Гуров с группой солдат. Он стоял прямо, руки за спиной, лицо спокойное, как всегда. Будто заранее знал, как именно всё пройдёт. Его уверенность была почти осязаемой.
Виктор с двумя солдатами, из встречающих, подняли безжизненное тело Палыча. Они замерли на секунду, словно ждали указаний, куда его нести. Один из офицеров, стоящий рядом с Гуровым, даже не взглянул на мёртвого старика, просто бросил: В медблок, оформят.
Будто это была очередная формальность. Будто это не имело значения.
Гуров медленно перевёл взгляд на меня. В серых глазах не было ни укора, ни любопытства, только абсолютная уверенность в себе.
Как прошло задание? его голос был ровным, спокойным.
Я стиснул зубы. Этот вопрос прозвучал так буднично, что на секунду
у меня даже не нашлось ответа. Будто Гуров спрашивал, как прошёл обед, а не бой, в котором погибли люди. Я выдохнул, стараясь не реагировать слишком резко.
Мутант мёртв, ответил я, удерживая голос в нейтральном тоне. Но потери были. Двое убиты мутантом. Один вашими гвардейцами. А Палыча ранила новичок Ирина. Теперь он мёртв.
Гуров не изменился в лице. Он слушал молча, не перебивая, не проявляя никаких эмоций. Ни единого движения, даже моргнул только тогда, когда я закончил говорить.