На восьмой день Слава сломался. Совсем.
Он уже почти не говорил, не двигался, даже не реагировал на побои. Когда утром пришли уголовники, он не поднял голову. Просто лежал, глядя в пустоту.
Всё, этот уже кончился, хмыкнул долговязый, толкнув его носком сапога. Пора использовать его по назначению.
Нет! Я рванулся, но тут же получил удар прикладом в живот. Меня согнуло пополам, грудь пронзила резкая боль. Я закашлялся, выплёвывая кровь.
Сиди, падаль, огрызнулся другой бандит, сжимая автомат. Хочешь, чтобы тебя тоже вывели? Это можно устроить.
Пусть лучше меня, выдохнул я, сквозь боль приподнимая голову. Берите меня вместо него.
Бандиты переглянулись и рассмеялись.
Да ну, ты же удивительно крепкая игрушка, ухмыльнулся
долговязый. С тобой можно ещё поиграть. Так что сиди и наслаждайся.
Они подняли Славу под руки. Он не сопротивлялся, даже не пытался вырваться. Просто позволил им увести себя, как куклу.
Отпустите его! прохрипел я. Он не выдержит там! Он сдохнет!
Ну так в этом и смысл, ухмыльнулся долговязый. Он послужит хорошей приманкой.
Я снова попробовал встать, но тут же почувствовал чью-то руку на затылке. Следующий удар отправил меня обратно в грязь.
Эй, герой, тебе-то какая разница? усмехнулся один из бандитов. Он уже всё равно ни на что не годится. Хочешь, иди за ним. Мы даже не против.
Я сжал кулаки, но знал, что ничего не могу сделать. Не сейчас. Слишком слаб. Слишком бесполезен.
Последнее, что я увидел, как за Славой закрывается дверь.
А потом я остался один.
Я опустил голову, тяжело дыша. Боль снова обняла меня, как старого друга. Но теперь в её объятиях поселился гнев. Жгучий, холодный, застывший внутри, как яд.
Я не знал, сколько ещё продержусь.
Две недели мучений растянулись в бесконечность. Каждый новый день приносил боль, унижение, жажду и голод. Я уже не помнил, каково это просто лежать, без криков истязателей, без гнилого привкуса крови во рту. Но внутри меня что-то менялось. Я чувствовал это. Организм приспосабливался.
Бандиты, конечно, заметили, что я заживаю быстрее, чем должен бы. Но они не придавали этому большого значения. Для них я оставался очередной жертвой. Их игрушкой.
На седьмой день одиночества, когда моё тело едва держалось на грани жизни, в камеру швырнули нового пленника. Мужчина лет тридцати, с исхудавшим лицом, бритым черепом и глубокими тенями под глазами.
Артем, представился он хриплым голосом.
Я едва мог говорить губы были разбиты в мясо, но я прошептал:
Марк
Тёма сел рядом, тяжело дыша. Прошло несколько минут молчания. Я прищурился, силясь разглядеть его в полумраке. Видел, как он нервничает, сжимает кулаки, словно пытаясь унять дрожь.
Что снаружи? прохрипел я. Что там происходит?
Артем вздрогнул, посмотрел на меня, помедлив, тяжело вздохнул и, покачав головой, облизал пересохшие губы.
Всё изменилось, наконец выдавил он. Эти твари, мутанты Они теперь почти неуязвимы. У них какое-то поле. Пули их больше не берут, совсем. Ножи, топоры ещё работают, ну или что-то мощное, вроде пулемёта или снайперки. Он сплюнул кровь. А ещё люди Начали творить что-то нереальное.
Я нахмурился, приподняв голову.
О чём ты говоришь? Что случилось? мой голос был хриплым, но в нём слышалась напряжённость.
Тёма медленно провёл рукой по лицу, будто собираясь с мыслями, затем еще раз облизал пересохшие губы и тихо продолжил:
Я видел парня, который взглядом машину перевернул. Другой швырнул молнию прямо из рук. Это не бред, это реальность. Кто-то получил силу.
Я задумался. Моё тело Оно тоже изменялось. Я чувствовал это.
Через пару дней Тёму забрали. Он не вернулся.
Но я остался.
И пытки продолжились. Только теперь всё стало ещё хуже.
Ёжик, один из самых жестоких ублюдков, вдруг обнаружил в себе дар. Пирокинез. Он мог зажигать вещи силой мысли. Это открыло перед ним новые горизонты пыток.
Ты, значит, выжить решил? ухмыльнулся он однажды, разминая пальцы. Давай посмотрим, насколько крепкий.
Пламя вспыхнуло на его ладони, а через мгновение всполохи огня скользнули по моей коже, обжигая плоть. Запах горелого мяса заполнил камеру, но я сжал зубы, не давая этому ублюдку насладиться моими криками.
Я помнил, как уголовник с ухмылкой рассказывал мне о том, как Слава погиб. Как тот до последнего отбивался, истекая кровью, как кричал, сражаясь с тварями, пока его не разорвали. Я сжал кулаки, ногти впились в кожу, но я уже не чувствовал боли.
Внутри разрасталась пустота. А затем ненависть.
Ненависть клокотала внутри, кипела, смешивалась с болью, становясь её продолжением. И тогда я понял пламя не причиняет мне той боли, что прежде. Оно было уже не врагом. Оно становилось частью меня.
Ублюдок сжигал меня заживо. Раз за разом. Но не видел главного я адаптировался.
Сначала огонь причинял ту же адскую боль. Кожа лопалась, мышцы обугливались. Но вскоре я понял, что боль меняется. Она больше не была нестерпимой. Я ощущал огонь И понимал его. Я начинал чувствовать тепло иначе. Оно уже не пугало меня. Оно становилось частью меня.
Прошла ещё неделя.
Ёжик расслабился. Они все расслабились. Думали, что сломали меня. Что превратили в забитого