и «Тачибана»), и даже миноносцы (тип «Отори»). Но все эти корабли имели ход до тридцати узлов что жизненно важно для действий в строю эскадры, ведь немцы утверждали, что от демона можно убежать? И взяли на борт увеличенное число глубинных бомб если враг никогда не появляется на поверхности, то иного и не надо!
Размышления адмирала прервал сигнал тревоги. Самолетом обнаружена подводная лодка, атакована охранением, главным силам рекомендовано изменить курс. Эскадра не может повернуть так же быстро и легко, как одиночный корабль, но все же это стандартный маневр, многократно отрабатываемый на учениях мирного времени, поворот «все вдруг» на указанный курс, охранению сформировать завесу впереди и полным ходом покинуть опасный район пока дивизион эсминцев займется поиском и уничтожением лодки. Все было сделано безупречно и тут четыре взрыва ударили у борта и под днищем «Хиуги», еще одна торпеда разорвала пополам эсминец «Цубаку». Линкор потерял ход и сел на корму, противолодочники закружились вокруг, ища врага. А «Исе», «Дзуньо», «Исудзу» и двенадцать миноносцев на полной скорости удалялись на север. В соответствии с приказом нет нужды подвергать опасности всех. Ну а старые миноносцы это расходный материал.
После атаки враг так и не был обнаружен! Неужели худшие опасения подтвердились русский подводный демон здесь и гонится за нами?
Подводная лодка Н-13
Это же место и время
Акустик на лодке фигура особая. К общекорабельным работам его не привлекают (ну если только учения, борьба за живучесть, тащить и ставить упоры, или готовиться к тушению пожара, но это дело святое, знать которое должны все), Пребывая в матросском звании, негласно пользуется всеми правами младшего комсостава, ну а если опытный и уважаемый акустик, ветеран боевых походов, к тебе и офицеры будут по отчеству обращаться! Поскольку для любого вменяемого командира лодки хороший акустик с боевым опытом стоит куда дороже, чем летеха из училища. Вот только где взять таких, опытных, во вновь формируемые экипажи?
Студентов консерватории на фронт не брали, даже в сорок первом если только они сами не записывались добровольцами. Ну а московский мальчик из интеллигентной семьи, где папа, мама, и дядя имеют прямое отношение к музыке и театру, искренне считал, что принесет своей стране больше пользы на музыкальной ниве, а не на военной. Гнесинское училище, затем Консерватория будущее казалось ясным и определенным. Война для него влекла тяготы чисто бытовые, проходя где-то стороной. Главное, в семье все были живы, позади осталась эвакуация в Ташкент, возвращение в Москву, все снова вместе, даже квартиру не уплотнили! Война завершалась, наши уже вышли на Одер, но в то же время в газетах писали, что даже смертельно раненный фашистский зверь еще опасен, так что никакого послабления.
И вдруг повестка из военкомата. Явиться тогда-то, что иметь при себе и неявка будет считаться за уголовное преступление. Мать разохалась, отец сказал, что это не иначе интриги какого-то Соломона Валерьяновича, из управления, ты не бойся, я и дядя Арам за тебя попросим, уладим Не получилось, отец пришел бледный, выпил стакан водки, что за ним не водилось, и сказал крепись, сынок, это судьба!
А по радио звучала песня:
Ой тяжка же ты доля, лить на фронте кровь!
Прощевайте, Поля, свидимся ли вновь.
Коль удача будет, то вернусь живым.
Ну а нет то быть мне вечно молодым!
В военкомате вместо гражданской одежды выдали форму «вроде твой рост», но все равно не в размер. И нет уже студента, есть солдат. Сутки держали взаперти, как арестантов, в город не выпускали. Оказалось, что тут консерваторских еще с десяток но со старшего курса он один. Кто-то высказал предположение, что «у Совдепии уже пушечное мясо кончилось, нашей кровью будут начальственную дурь оплачивать» его сразу одернули, смотри, вместо трех лет службы получишь десять без права переписки, сам знаешь где! Но видно, кто-то все же сообщил поскольку несдержанный на язык наутро куда-то пропал. Затем появился капитан, мундир армейский, знаки различия флотские, морская пехота и забрал всех «музыкантов». Проездные документы выправили до Ленинграда, а везли, вот удивление, на «Красной стреле» потому что «эти гаврики там еще вчера должны быть!». Отвечать на вопрос, куда и зачем везут, капитан отказался, сославшись на секретность а на просьбу дозволить поесть в вагоне-ресторане, за свои деньги, ответил:
Да ради бога после у вас долго такого случая не будет! На фронте наедаться нельзя при ранении в живот мучиться будешь дольше!
После таких слов аппетит как-то пропал: представить себя умирающим в грязи, с развороченным животом,
было страшно. В Ленинграде их всех уже ждала машина, крытый «студебеккер», и повезли прямо по Невскому, на Васильевский остров. Дом красного кирпича за высоким забором, у самой Гавани учебный отряд подплава. Там всех прибывших построили на плацу, и еще не старый, но уже седой капитан первого ранга произнес короткую речь, завершив словами:
Запомните, салаги, у подводника нет могилы. А только гроб, железный и на весь экипаж!