Еще прибавился мне год
К годам унылого страданья;
Гляжу на их тяжелый ход
Не ропща, но без упованья.
Что будет, знаю наперед:
Нет в жизни для меня обмана.
Блестящ и весел был восход,
А запад весь во мгле тумана»
[9]
.
Искренняя душевная скорбь много страдавшего человека и поэта, восход которого, совпав с размахом освободительного движения в стране, был «блестящ и весел», а последние дни омрачены разгулом самодержавного произвола, слышится в каждом слове этого восьмистишия.
В нескольких стихотворениях, написанных в курганской ссылке, Кюхельбекер обращается к своим лицейским друзьям-единомышленникам. Он помнит о них, говорит с ними, слышит их голоса. В чудесном стихотворении «Работы сельские подходят уж к концу», где, кстати, поэт метко определяет приметы зауральской осени, он, используя прием параллелизма, раскрывает душевное состояние человека, увидевшего много зла на тяжелом пути поисков правды:
Уж стал туманен свод померкнувшего неба,
И пал туман и на чело певцу
И хотя «все тяжеле путь» и «плечи все больнее ломит бремя», а усталость сковывает движения, он слышит призывы ушедших из жизни товарищей:
Иди! Иди!
Надолго нанят ты; еще тебе не время!
Ступай, не уставай, не думай отдохнуть!
В стихотворении «До смерти мне грозила смерти тьма», которое поэт писал будучи уже полуслепым, он вновь вспоминает о своих
друзьях. «Неутомимым врагом пороков» называет он Грибоедова, «сердец властителем», «мощным чародеем» стиха от «злодейского свинца» погибшего Пушкина. Глубокая боль за родную землю, потерявшую двух исполинов, слышится в этом стихотворении.
Поэзия Кюхельбекера этого периода полна любви к страдающей «под тяжким игом самовластья» отчизне. Грустными размышлениями о судьбе порабощенной, родины проникнуто стихотворение «Усталость»:
Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,
Узнал слепоты нерассветную тьму,
И совести грозной узнал укоризны,
И жаль мне невольницы милой отчизны.
Своеобразным мартирологом русской литературы является лучшее из написанных в Смолинской слободе стихотворение «Участь русских поэтов». Приводя в пример жизнь и трагическую гибель Рылеева, Грибоедова, Пушкина, поэт говорит о страшной судьбе передовых писателей крепостной России:
Горька судьба поэтов всех племен;
Тяжеле всех судьба казнит Россию:
Для славы и Рылеев был рожден;
Но юноша в свободу был влюблен
Стянула петля дерзостную выю.
Не он один; другие вслед ему,
Прекрасной обольщенные мечтою,
Пожалися годиной роковою
Глубокая скорбь звучит в каждой строчке этого выстраданного стихотворения. В условиях самодержавного произвола гибнут восторженные, пылкие умы, влюбленные в свободу, способные на весь мир прославить родную страну. Лучших людей шлют на виселицу, другие прозябают в «безнадежной ссылке», третьих подставляют под пулю «любовников презренных». Пожалуй, ни в одном поэтическом произведении прошлого века с такой горечью не говорится о судьбах лучших людей дореволюционной России, поднявших свой протестующий голос против порабощения родины и народа.
В Кургане Кюхельбекер писал не только лирические стихи. Жизнь курганских чиновников-обывателей изображена им в сатирическом стихотворении «Курганиада». В нем упоминается смотритель уездных училищ Каренгин (Къ) и управляющий курганскими питейными откупами Ф. А. Мальцев (Агапыч). Начинается стихотворение такими словами:
Премудрый Къ, Кургана управитель,
Нахохлившись, идет к Агапычу в обитель
[10]
Кроме занятий поэзией, случались и другие минуты радости у ссыльного поэта. Светлым воспоминанием для него была встреча с «первым другом» Пушкина И. И. Пущиным, сосланным в Ялуторовск, куда Кюхельбекер заехал в марте 1845 г. проездом в Курган. Лицейские друзья обнялись, много говорили, Кюхельбекер читал свои стихи.
В письме к Е. А. Энгельгардту И. И. Пущин писал: «Три дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган со своей Дросидой Ивановной (жена В. К. Кюхельбекера М. Я.), двумя крикливыми детьми и ящиком литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским чувствам. Это свидание напомнило мне живо старину: он тот же оригинал, только с проседью в голове»[11].
В Смолиной здоровье Кюхельбекера ухудшилось. Пришлось хлопотать о переезде в Тобольск, чтобы попасть под наблюдение врачей. В прошении от 3 декабря 1845 года на имя тобольского губернатора Кюхельбекер писал: «Будучи одержим жестокою глазною болезнью, которая угрожает мне потерею зрения, и не имея здесь средств к пользованию, я осмеливаюсь покорнейше просить ваше превосходительство исходатайствовать мне позволение отлучиться в г. Тобольск, где я буду иметь возможность найти необходимые для меня медицинские пособия, которые, как я надеюсь, хоть и несколько помогут мне в моей тяжкой болезни»[12].
После длительной переписки разрешение на временный отъезд из Смолиной, наконец, было получено. В начале марта 1846 г. Кюхельбекер, выехав в Тобольск с женою и детьми, встретился в Ялуторовске еще раз с И. И. Пущиным, которому он, предчувствуя близкий конец, продиктовал литературное завещание, назвав свои произведения для публикации в печати. В стихотворном послании И. И. Пущину Кюхельбекер вспоминает об этой встрече с особой теплотой: