Я ничего не ответил.
Наверное, вам неинтересно слушать болтовню о моей зеленой юности.
Я наслаждаюсь вашими воспоминаниями, искренне сказал я.
Ну, я рада, откликнулась она и улыбнулась. Мы решили, Эрик и я, что нужно сказать мистеру Бериллу как можно скорее, что мой сын не оставил после себя никакого имущества, кроме личных вещей и автомобиля.
Это тоже часть его имущества.
У мистера Берилла, конечно, есть права на них, если он настаивает на ускорении дела. Автомобиль трехлетней давности «форд-мустанг». Но Эрик предложил и я согласна с его мнением на сей счет, что мистер Берилл мог бы просто прекратить дело, если мы выплатим в виде штрафа те четыре тысячи долларов, которые вы держите в банке. Эрик считает, что, если нет имущества, а его, в сущности, нет, мистер Берилл не имеет шансов получить дополнительно тридцать шесть тысяч. Эрик сказал, что, будь я даже миллиардершей но, уверяю вас, мне далеко до этого, нет закона, по которому мистер Берилл может предъявлять иск непосредственно ко мне.
Правильно.
Он может, конечно, возбудить дело об имуществе, но если оно незначительно, какой в этом смысл?
Вполне резонно.
Как вы думаете, мистер Берилл согласится оставить себе эту проклятую ферму и получить четыре тысячи?
Не знаю. Но я уверен, что, когда ваш адвокат поближе познакомится с фактами
О которых я и Эрик, кстати, тоже говорили. Он интересовался так как вы уже проделали большую работу в этом деле, а он незнаком ни с мистером Бериллом, ни с его адвокатом не могли бы вы
Не мог бы что?
Представлять меня в этом деле? Как если бы вы представляли Джека?
Ну хорошо. С удовольствием.
Вы колеблетесь. Если это создаст некоторые неудобства для вас
Нет, я просто прикидывал, не возникнут ли этические проблемы, но вроде бы все в порядке. Да, я буду рад представлять вас.
Ну вот и хорошо, сказала она. Значит, решено, ненавижу нерешенные вопросы.
Я позвоню Лумису
Лумису?
Адвокату мистера Берилла. Спрошу, устроят ли его клиента четыре тысячи долларов. Кстати, если я позвоню ему отсюда, я, возможно, смогу заехать к нему сегодня после обеда.
Можете воспользоваться телефоном в моей конторе, сказала она.
Я прошел в контору. Большой стол был завален бумагами и старыми номерами журналов «Скотоводство Флориды». Я рассматривал хифордскую корову коричневую с белой мордой, которая пристально смотрела на меня с обложки октябрьского номера. На стене у стола висели вставленные в рамку грамоты от Ассоциации скотоводов, все они выглядели как юридические дипломы
и были написаны витиеватым староанглийским шрифтом. Дрю Мак-Кинни награждался за выдающиеся успехи и достижения. Узнав через справочную номер Гарри Лумиса в Ананбурге, я набрал его и стал ждать. На противоположной стене висела картина, писанная маслом, изображавшая черноволосого мужчину с карими глазами, очень похожего на старшую копию Джека Мак-Кинни. Я решил, что это отец Джека, покойный Дрю Мак-Кинни. Он улыбался с картины, его темные глаза щурились, а губы, окаймленные черными усами, складывались в кривую усмешку. На нем была такая же рубашка с перламутровыми пуговицами, как на моих «друзьях» Чарли и Джефе. Он был похож на Кларка Гэйбла, а чтобы было еще понятней, на нынешнюю кинозвезду, тайный предмет страсти моей дочери.
Адвокатская контора, произнес грубый женский голос.
Я представился и попросил доложить обо мне мистеру Лумису. Когда он взял трубку, я объяснил, что нахожусь у матери Джека Мак-Кинни и хотел бы узнать, сможет ли он уделить мне немного времени, так как я недалеко от Ананбурга и могу заехать к нему. Он назначил мне встречу на три часа.
Когда я снова вошел в гостиную, Вероника Мак-Кинни стояла возле камина. В правой руке она держала большой бокал спиртного с плавающим в нем лимоном. В моем плетеном кресле с зеленой подушкой теперь сидел молодой человек, Вероника стояла к нему спиной. Оба молчали.
Это Джеки Кроуэл, сказала она, показывая в его сторону рукой со стаканом, друг моей дочери. Мне показалось, что, произнося слово «друг», она вкладывала в него несколько другой смысл. Джеки, это мистер Хоуп.
Кроуэл встал с кресла и подошел ко мне, протягивая руку. Блум описал его как прыщавого прохвоста, но парень был с меня ростом и более крепкий, с широкими плечами, узкой талией и выпуклыми бицепсами. На его лице, насколько я мог рассмотреть при падающем из окна свете, абсолютно не было прыщей. В действительности он выглядел как любой здоровый американский мальчик, чисто вымытый, еще пахнущий хорошим мылом, с темными волосами, темными глазами и приятной улыбкой.
Рад познакомиться с вами, сказал он.
Мы обменялись рукопожатием.
Санни сейчас спустится, сказала Вероника и как бы отстранила его. Дозвонились до Лумиса? спросила она меня.
Я заеду к нему на обратном пути, ответил я.
Желаю удачи, произнесла она, будто поднимая тост.
Она сделала маленький глоток, поставила стакан на каминную полку и проводила меня до дверей. Когда я вышел из дома, послышался голос Санни: «Джеки, ты уже здесь?»
Снаружи было невыносимо жарко. Рядом с моим «гайа» был припаркован белый «чевети», который, видимо, принадлежал Кроуэлу. Я поехал по длинной разбитой дороге, не встречая других автомобилей. Главные ворота на ранчо все еще были широко открыты. Когда я делал правый поворот на Ананбург, меня вдруг осенило, что ни разу за время нашей беседы Вероника Мак-Кинни не выразила ни малейшего огорчения по поводу смерти своего сына.