Свидетельство мистера Мэнли о времени, когда он слышал храп лорда Лаудуотера, было первостепенно важным. Но как получить от него это свидетельство? У мистера Флексена было явное чувство, что мистер Мэнли не только никак не поможет привлечь убийцу лорда Лаудуотера к ответственности, но и, благодаря склонности к донкихотству в его натуре, может помочь убийце избежать наказания. Он мог это сделать. Ему стоит лишь заявить, что он слышал храп лорда Лаудуотера в полночь, чтобы разрушить дело против каждого из тех четырех человек, которые, очевидно, могли совершить это преступление. У мистера Флексена было сильное подозрение, что мистер Мэнли не сможет вспомнить, когда он в последний раз слышал храп лорда Лаудуотера, пока полиция не начнет предпринимать шаги по осуждению одного из возможных убийц. Потом, когда дело против убийцы будет обнародовано, он выступит вперед и разрушит его. Мистер Флексен решил, что мистер Мэнли сентиментален, а он хорошо знал трудности взаимодействия с сентиментальными людьми. Кроме того, мистером Мэнли двигала затаенная злоба против убитого. Мистер Флексен вполне мог представить, что сейчас тот мог рассматривать лжесвидетельство как свой долг; он имел опыт взаимодействия со странным образом мышления сентиментального человека.
Ему казалось, что все зависит от того, найдет ли он эту таинственную женщину.
К тому же,
каждый, кто говорил с ней о нем, упоминал, что он выглядел невыразимо несчастным. Ее сердце рвалось к нему.
И все-таки Элизабет отправилась повидаться с ним не без борьбы. Она чувствовала, что он должен прийти к ней. Тем не менее, ее любовь и жалость победили гордость в этой борьбе прежде всего победила жалость.
Когда она постучала в дверь коттеджа отца Джеймса Хатчингса, Джеймс сам открыл ее, и его загнанный, виноватый вид окончательно разрешил для нее вопрос о его виновности. Элизабет не была напугана; на самом деле в ней вдруг разгорелся гнев на лорда Лаудуотера за то, что он довел до своего убийства. Как и любой другой, кто знал его, она не могла почувствовать к нему жалость.
Джеймс Хатчингс не выказал никакого удовольствия при виде нее напротив, он смотрел на нее сердито.
Пришла позлорадствовать, не так ли? с горечью прорычал он.
Не глупи! резко оборвала его Элизабет. С чего бы мне хотеть делать что-то подобное? Твой отец дома?
Нет, его нет, угрюмо сказал Джеймс Хатчингс, но его глаза жадно смотрели на нее.
Он не проявлял никакого намерения пригласить ее войти, поэтому Элизабет оттолкнула его в сторону, прошла через кухню, села на стул у окна и осмотрела Джеймса.
Тот закрыл дверь, повернулся и посмотрел на нее, неуверенно хмурясь.
Тогда Элизабет мягко сказала:
Ты выглядишь очень плохо, Джим.
Я не думал, что это ты расскажешь о моем пребывании в замке в ту ночь! с горечью воскликнул Джеймс.
Это была не я, спокойно возразила Элизабет. Это была эта маленькая гадина, Джейн Питтэвей. Она слышала, как мы разговаривали в гостиной.
О, так вот оно что? продолжил Хатчингс уже мягче. Затем, снова нахмурившись, он яростно выкрикнул: Я сверну ей шею!
Довольно этого! отрезала Элизабет. Ты уже слишком много наговорил о сворачивании шей. И много же пользы это тебе принесло!
О, я знаю, ты веришь в то, что я сделал это, как и все остальные. Но, говорю тебе, я этого не делал. Клянусь, я этого не делал! громко воскликнул Джеймс с горячностью, которая ее не убедила.
Конечно, ты этого не делал, успокаивающе сказала Элизабет. Но что ты собираешься делать, если они попытаются выставить все так, будто это сделал ты? Что ты собираешься ответить им?
Джеймс посмотрел на нее несчастными глазами и с горечью произнес:
Бог знает, что мне нужно сказать им. Дело не в том, что сказать им вопрос в том, как заставить их поверить в то, что я скажу. Эти люди, полицейские они никогда не верят ни единому слову.
Элизабет задумчиво смотрела на него, в ее глазах светилось сострадание, они были полны нежности. Этот взгляд был бальзамом для его измученной души.
Твердость постепенно исчезла с его лица, и оно стало просто встревоженным. Джеймс быстро пересек комнату, упал стул рядом с ней и обнял ее.
Ты слишком уж хороша для меня, Лиззи, сказал он мягче, чем ей когда-либо раньше доводилось слышать, и поцеловал ее.
Бедный Джим! сказала Элизабет и повторила: Бедный Джим!
Джеймс дрожал, часто дыша, и крепко обнимал ее.
Через некоторое время он взял себя в руки и сел прямо, но по-прежнему крепко прижимая Элизабет к себе правой рукой.
Они стали обсуждать его тяжелое положение и то, как он может лучше всего защитить себя. Элизабет была также напугана, как и Джеймс, но не показывала этого. Она должна была подбодрить его и продолжала настаивать, что полиция не может обвинить его в убийстве, что у них нет для этого никаких оснований. Если бы они были, то его уже арестовали бы. Конечно, они знали, что говорят слуги и жители деревни но это были просто разговоры. Не было никаких доказательств; никаких доказательств и не могло быть.
Поддержка и ободрение Элизабет воодушевили Джеймса. До этого он был один против всего мира. Его собственная семья хотя они громогласно и яростно отстаивали его невиновность перед своими друзьями и врагами в деревне не показала, что они верят ему.