Бросили на грязный матрац на полу.
Шестипудовая баба посмотрела на него совиными глазами, - и он сразу присмирел. Сорок человек гоготали, плясали, плевали, курили, ругались, дрались.
Когда его через неделю перевели в палату 7, ему казалось, что он попал в рай.
4
ОТОЙДИ ОТ МЕНЯ, САТАНА!
Странное затмение наступает, когда тень правды падает на нашу блистательную, идеальную землю. Должно быть, не земля в этом повинна, а правда. Она приносит только зло; обман - единственное сокровище, которое нам удалось похитить.
ДЖОРДЖ МЕРЕДИТ
Может быть, самое удивительное в палате 7 было то, что все искренне любили друг друга и любили правду, не скрывали её, в то время как за оградой сумасшедшего дома все друг друга ненавидели и в лучшем случае не ставили ни во что, презирали, а пуще всего ненавидели и боялись правды.
Особенно лгали газеты, умалчивая о самом главном. А ведь умолчание это самый иезуит-ский метод обмана. Газетам никто не верил, а только молве. Для ответственных коммунистов издавали секретные бюллетени, но и в них далеко не всё сообщали. Как это всегда бывает в тиранических государствах, роль играл очередной тиран, а все остальные, даже руководители, были пешками. В те дни исчез с горизонта один из видных персонажей - Фрол Козлов; одни говорили, что он застрелился, другие, что от волнения его хватила кондрашка. Все знали, что Хрущев расправляется с людьми, как с куклами; Сталин хотя бы устраивал суды, процессы, а этот просто вышвыривал их за борт, как ненужную ветошь.
Правда дружила только с настоящими людьми, с полицейскими она была на ножах. Немудрено, что узники палаты 7 ненавидели высшее начальство: от министра до вышибал.
Профессор истории Николай Васильевич Морёный, которому недавно минуло двадцать девять лет, занимался почти исключительно средневековыми монголами и, казалось бы, не тревожил советских фашистов. Факультет был доволен им как умным, интересным ученым лектором. Его работа высоко оценивалась учеными, не только отечественными, но и зарубежными.
Но...
Даже не знаю, с какого "но" начать.
Ибо в жизни каждого Человека с большой буквы, имевшего несчастье родиться в советской тюрьме народов, существует множество "но" - поводов попасть в немилость к властям предержащим, и тогда начинается хождение по мукам до самой могилы.
Главное "но" Николая Васильевича Морёного заключалось в том, что хотя он и занимался монголами четырнадцатого века, он был молод, красив, высок, любил жизнь, правду, а главное - красоту, страстно мечтал о красивой жизни на свете и, прежде всего, - на русской земле.
Почему же он занимался средневековыми монголами?
Может быть, он чувствовал к ним особое расположение? Пожалуй, он ненавидел их всеми силами души. Со школьной скамьи он был поклонником философа Владимира Соловьева и еще более настойчиво, чем его учитель, доказывал, что главная угроза европейской цивилизации, и прежде всего России, исходит от монголов, которые втайне лелеют доктрину панмонголизма, и
никакими преступными действиями, иначе с ними говорили бы по-иному; но теперь им только хотят помочь, проверить их искренность, лояльность; их даже не исключат из комсомола. Однако жандармы не могли от них ничего добиться. Но не оставляли их в покое ни на один день.
Толя Жуков и Володя Антонов были настолько не схожи между собой во всех отношениях, что их можно было бы назвать антагонистами; совершенно по-разному сложились также их судьбы, и тем не менее они были закадычными друзьями.
Толя - высокий, светлорусый, с задумчивыми глазами, романтичный и даже немного женственный, - вырос в атмосфере усадебной, если не оранжерейной. Рано потеряв родителей, - отец был генералом, - он жил с двухлетнего возраста с бабушкой, тоже генеральской вдовой, в маленьком домике неподалеку от Троице-Сергиевой Лавры. Домик утопал в зелени. Восьмидеся-тилетняя Варвара Петровна Жукова обожала цветы, церковное пение, какого-то очень доброго, общедоступного Бога, и все эти привязанности передала Толе. Она получала приличную пенсию, а также Толину, - генерал Жуков, отец Толи, был убит на войне, - и жили они в достатке. Не было и особых прихотей у Толи. Он был равнодушен к пьяным гулянкам студентов, к вину, к легкомысленным связям. Много читал, неплохо играл на рояле, изучил французский язык, прилежно учился, - на исторический факультет пошел по призванию и главным образом занимался философией истории и философией вообще. Он думал, что главная задача серьезного, независимого историка, не партийного лакея, а свободного мыслителя, - решать основной вопрос: есть ли в истории какой-нибудь смысл или идея? Является ли история человечества закономерным процессом или собранием скверных анекдотов? Большинство студентов этой проблемой совсем не интересовалось. История была для них просто их будущим ремеслом. У них были другие проблемы: деньги, девочки, гулянки. Они даже не понимали, как это молодого парня могут волновать такие отвлеченные понятия, - не всё ли равно, есть законы истории или нет, - что от этого изменится? Не удивительно, что, встретившись с Володей Антоновым, которого мучили те же проблемы, Толя очень к нему привязался, и нисколько не романтичный Володя даже посмеивался над его сентиментальностью, хотя тоже полюбил Толю. Но если Толя вырос в тепличной обстановке, то Володя вырос в котле, в самом настоящем котле на окраине города Раздольного. Родителей он не помнил и даже не знал, кем был его отец. Казачка Марфа, торговка, гулящая, воровка и содержательница притона - так последовательно менялись ее профессии по мере того, как шли года и постепенно терялась красота, привлекательность, ловкость, удачли-вость, здоровье, - так вот она говорила, что мать Володи тоже была гулящая баба; с кем она прижила Володю, сказать она не может, знает только, что проклинала судьбу, когда мальчишка появился на свет Божий, сплавила его в станицу к какой-то дальней родственнице, но Володька оттуда сбежал и жил в котле на окраине с другими беспризорниками. Оттуда Марфа его и взяла, уже во время своего воровского житья, - больно красивый мальчонка был, ловкий, сильный и маленький - в самый раз домушничать, в любую форточку пролезет, - и работал отменно.