И они любят осуждать, не задумываясь о своих словах, произнес викарий. Томми Даффин сидел с отрешенным выражением лица, тогда как солнце уже коснулось вершины Волда, отчего гигантские тени шагнули в долину. То и дело левая рука Томми тянулась к пиджачному карману, но он пугливо отдергивал ее.
Ах, знаете, продолжала миссис Даффин, я полагаю, если хочешь получить хорошие яйца, лучше всего разводить кохинхинок.
Вы правы, согласился викарий. Он чувствовал, что парень долго не выдержит и тогда его уже ничем не остановишь, поэтому задал вопрос, который мог попасть в цель, а мог и не попасть, но все же был лучше, чем ничего. Что за свирель у тебя в кармане?
Юноша
побелел.
Нет никакой свирели.
Ну же, Томми, покажи мистеру Анрелу, что у тебя там, вмешалась миссис Даффин.
Воцарилось молчание. Томми замер. На его лице появилось угрожающее выражение, и Анрел подумал, что он будет до последнего защищать свой карман. Не произнеся больше ни слова в сгущающихся сумерках и не меняя выражения лица, Томми вытащил что-то из кармана.
Что это, дорогой? спросила его мать.
Из-за потемневшей дубовой мебели в комнате казалось темнее, чем должно было быть сразу после захода солнца.
Поди ж ты, на такой играют Панч и Джуди, сказал Даффин. Где ты?..
Он умолк, заметив, как изменилось лицо Анрела. Ужасная догадка осенила викария, который, вопреки здравому смыслу, проговорил вслух:
Настоящая свирель Пана.
Глава четвертая ВОЗДУХ БРАЙТОНА
Через некоторое время мелодия стихла. В своих буйных фантазиях викарий совсем забыл о времени. Прошло несколько секунд или минут, и мысли викария понемногу стали возвращаться к нему, ведомые голосами из дальних садов, привычным пением птиц и тем шумом, который витал над деревней не только в те годы, что тут жил викарий, но и задолго до того, как здесь вообще появились люди. Его мысли возвращались из странствий, узнавая по ним путь, словно это были маяки, указывающие направление кораблям, которые плывут домой с другого края света. Викарию захотелось узнать, как мелодия действует на других людей; неужели ее странное звучание, которое, по-видимому, было известно в деревне еще до его приезда, уже никого не удивляет; неужели люди с более простым складом ума, чем у него, легче сопротивляются ей, или люди, которые ближе к природе, даже к язычеству, отвечают на ее колдовство с еще большей готовностью, чем он? Ему вспомнились деревенские девушки, которые вечером шли на ее зов.
Однако все его размышления ни к чему не привели.
На Волде было тихо, и понемногу Анрел вернулся к единственному источнику своего покоя, то есть к мысли о том, что он передал дело в руки епископа, который куда проницательнее, образованнее и опытнее, ибо у него на руках дела сотен приходов, он знает Лондон и (с чего бы это припомнилось викарию?) Атенеум-клуб, так что он может шире взглянуть на происходящее в Волдинге и по-мудрому во всем разобраться. Так как у викария вновь появилась надежда на то, что письмо придет с утренней почтой, то он отправился ужинать, а потом спать.
Так и случилось: наступило яркое солнечное утро, и в дом викария было доставлено письмо епископа. Оно лежало рядом с тарелкой, куда его положила Марион, и на конверте викарий узнал знакомый почерк. Миссис Анрел вопросительно посмотрела на мужа.
Это оно, сказал викарий.
Я рада.
Она тоже надеялась на незамедлительную помощь.
Анрел не стал читать письмо вслух.
Епископ писал:
Дворец, Сничестер,
12 июня
Дорогой мистер Анрел,
Вы были совершенно правы, написав мне, и надеюсь, так всегда будут поступать священники в моей епархии, оказавшись в затруднительном или неприятном положении. Я понимаю Ваши чувства и искренне сочувствую Вам. Мне было известно, что волдингский приход не из легких и не всегда быстро подчиняется узде,
что нашло подтверждение в Вашем послании, хотя изложенные в нем факты как будто далеки от этой темы. Я осознаю, что почти всем священникам в моей епархии приходится слишком много работать. Скажем прямо, не одну неделю и даже не год, да и пожаловаться-то невозможно; очень долго, год за годом, с редким отдыхом, причем, и трудностей у нас больше, чем у служителей других конфессий, особенно в нашей епархии. Правда, у нас тоже есть священники, которым приходится полегче, но есть и другие, с приходами труднее Вашего.
Принимая во внимание особую сложность работы в Волдинге и то, что у Вас уже давно не было отпуска, я категорически настаиваю хотя бы на недельном отдыхе (давно положенном). Знающий человек рассказал мне о бодрящем воздухе Брайтона, который он особенно порекомендовал для Вас, считая, что там Вы быстро забудете о последствиях Вашей чрезмерной работы. Я лично прослежу, чтобы обе службы в то воскресенье, когда Вас не будет в Волдинге, прошли своим чередом, но настоятельно рекомендую Вам не возвращаться, пока Вы не почувствуете себя в состоянии справиться с делами. Позволю себе дать Вам совет: не думать о приходе во время Вашего короткого отдыха (конечно же, вместе с миссис Анрел), ибо в Ваше отсутствие я лично займусь Волдингом. Мой капеллан напишет Вам, где Вы сможете остановиться в Брайтоне, чтобы в полной мере насладиться покоем.