Она так тревожилась за безопасность его плавания! Узнав, что капитан корабля привержен новой христианской вере, она целый час молилась в их домашнем храме богине Донне и своей богине-тезке, Бранвен: просила их хранить Эдмунда в пути. Она выбрала это судно, потому что оно плыло дальним путем, прижимаясь к берегам, чтобы не попасться в лапы к пиратам-датчанам, свирепствовавшим в восточных морях. Только достигнув Данмонии, крайней западной точки островов, корабль должен был выйти в открытое море и пересечь Пролив.
Избегай вопросов, наставляла его мать, заключая в крепкие прощальные объятия. Никому не попадайся на глаза, говори только с капитаном. Если придется нарушить молчание, назовись сыном купца, у которого неважно идут дела. Мол, он отправился в Галлию, торговать тканями, и теперь вызывает туда тебя.
Внимая материнским советам, Эдмунд думал только о том, чтобы не разреветься. Когда навертывалась непрошеная слеза, он ее тут же смахивал. Одиннадцать лет уже почти мужчина, и плакать ему не к лицу. Он выпрямился, расправил плечи, чтобы успокоить мать.
Можно кое о чем тебя спросить? Почему ты не плывешь со мной?
Он еще не договорил, а уже пожалел о том, что спросил. В материнских глазах читалась боль. Однако ответила она ему бесстрастно, как мудрая королева, а не как снисходительная матушка.
Ты сам хорошо знаешь почему, Эдмунд. Быть может, твой отец никогда не вернется, и когда все это безумие кончится, кто-то должен будет взвалить на себя его ношу. Кто же сделает это, если корабль пойдет ко дну и утащит в пучину нас обоих?
И вот теперь богини Донна и Бранвен отвернулись от него, матушка его осталась одна в Новиомагусе. Эдмунд прикидывал, сколько времени уйдет на то, чтобы весть о кораблекрушении достигла отцовского королевства, преодолев расстояние в полсотни лье. Он вспоминал свою родину, которую никогда больше не увидит, ее волнистые холмы, тучные пастбища, добротные фермы, и горло так сжималось от тоски, что перехватывало дыхание.
Душераздирающий скрип лопающейся древесины вернул его к действительности. Киль за что-то задел, и весь корабль снова содрогнулся. Эдмунд услышал голос капитана, выкрикивавшего команды, увидел, как девочка напряглась в своем веревочном коконе. На этот раз и в ее янтарных глазах мелькнул страх.
Она что-то кричала ему, но ураган уносил ее слова. Он разобрал только два: «рифы» и «кандалы».
Но и этого было довольно. Даже такой сухопутный житель, как Эдмунд, знал про Кандалы грозные базальтовые клыки, торчавшие из моря южнее Стеннан-Хэд. Не проходило месяца, чтобы какой-нибудь корабль, ведомый неосторожным капитаном, не пропорол об них днище. Эдмунд впился взглядом в море, но не увидел ничего, кроме тьмы и кипящей пены. Но вскоре до него донеслись крики гребцов, повторявших слова Элспет:
Рифы! Кандалы! Поберегись!
Вся команда выбивалась из сил, чтобы повернуть парус на единственной устоявшей мачте.
Что нам делать? крикнул Эдмунд.
Покайся богам в своих грехах, сурово посоветовала девочка.
Эдмунд озирался, стараясь не поддаться панике. Матросы катались по палубе, покрытой соляным налетом, огромные волны грозили всем гибелью. Эдмунд в ужасе наблюдал за одним из гребцов: сначала его швырнуло на леер, потом и вовсе смыло в море. Палуба резко накренилась, и мальчик успел заметить торчащую из воды в последней мольбе белую руку; мгновение и ее накрыли ревущие волны. Другие гребцы, проводив своего товарища взглядом, еще сильнее налегли на весла, как будто их нахлестывали по спинам все силы ада. «Они знают! мелькнуло в голове у Эдмунда. Знают, что все пропало!»
Он повернулся к Элспет, но та зажмурилась наверное, молилась. Он вспомнил богов своей матери и невольно задумался: не обидел ли он чем морского бога Ллира или бога ветров Манавидана? А потом снова возвел глаза к небу:
Помилуйте, боги! Неужто вам мало этих стен воды? Зачем переворачивать весь мир вверх ногами?!
Он на мгновение глянул вверх, а затем посмотрел вниз, на беснующееся вокруг бескрайнее море. Вниз, во тьму, готовую поглотить его. Он мысленно взлетел на головокружительную высоту, откуда его взору предстал весь корабль с лопающимися шпангоутами, с тщедушными двуногими созданиями, разбросанными по палубе. Волны швырялись ими с такой же легкостью, с какой человек вершит судьбы мух. Скоро, мелькнуло у него в голове, скоро все закончится, корабль разнесет в щепки, а его остатки волны разбросают в разные стороны. И море снова опустеет.
На него взирало одно-единственное насмерть перепуганное создание: белый овал лица, мокрые светлые волосы, широко распахнутые глаза, разинутый от ужаса рот, издающий крик, от которого у него закладывало уши
Да ведь это он сам, повисший на веревочной петле. Крику не было конца. Он постарался взять себя в руки, крепко зажмурил веки, чтобы не видеть больше этой сумасшедшей картины. Стиснув зубы, он прервал наконец оглушительный крик; полумертвый, весь трясясь, он повис на мокром канате, судорожно вцепившись в него как безмозглое членистоногое.
Новый холодный душ привел его в чувство. Он заморгал, кривясь от едкой морской соли. Он снова находился на палубе, вокруг по-прежнему бушевал шторм, моряки отчаянно орудовали веслами. Девочка смотрела на него как-то странно. Что она увидела? Но задать ей этот вопрос он не успел. С треском, от которого могли лопнуть барабанные перепонки, корабль сел на рифы, палуба разверзлась, как хищная пасть, Эдмунда подбросило в воздух.