Эдвард играет тему.
Нравится тебе? Это марш.
Слышу. Но отчего он такой медленный?
Это мать многих детей. Понимаешь?
Теперь поняла.
А вот ее дети!
В первой вариации сходство с темой несомненно. Но музыка становится более отрывистой. Раньше это был марш со счетом на четыре, теперь появилось нечто вроде польки на две четверти.
Похоже? спрашивает Эдвард. Это старшая дочь. Немного неуклюжая, но так должно быть. А вот другая, младшая.
Теперь вместо польки мы слышим вальс. А вальс всегда красив, бог знает отчего! Очень мало на свете некрасивых вальсов! Какой, однако, легкой и грациозной стала первоначальная мелодия! И как уместна заключительная трель!
Но это совсем недурно, Эдвард! Повтори-ка!
Он снова играет вальс, а Гезина записывает.
Эдвард задумывается. Мать спрашивает:
Это все?
Он качает головой:
Скажи, это обязательно, чтобы все вариации были похожи?
Конечно. Как члены одной семьи. Ты же сам их так назвал!
А если вырастает урод?
Какой урод?
Часто говорят: «В семье не без урода». И даже мать говорит: «Посмотрите на моего младшего сынишку, Карса. Он не похож ни на кого из нас. Все мы толстые, а он тощий, все мы спокойные, а он непоседа!»
Все-таки, Эдвард, хоть какое-нибудь сходство остается. Хоть самое маленькое. Уверяю тебя!
И вот появляется новое лицо: неугомонный Карс. Он исключительно самобытный, оригинальный и совсем не урод. На мать он не похож. Но с младшей сестрой вальсом у него есть сходство: та же тональность, та же долгая трель. Однако если в вальсе эта трель заключительная, то в вариации Карса она почти не прерывается, на ней все построено. Слышится как бы жужжание запущенного волчка. Счет на шесть восьмых: быстрая тарантелла или жига
Знаешь что, Эдвард? говорит мать. Пора уже тебе самому записывать свои сочинения. Ведь ты умеешь писать ноты. Вот тебе мелодия Карса и всех его родственников, а гармонию потрудись прибавить сам. И, пожалуйста, не потеряй этот листок!
После урока, когда Эдвард уходит в сад, Гезина еще сидит некоторое время у фортепиано. Она видит, как от спинки большого кресла, стоящего у стены, отделяется человеческая фигура. Это дедушка Эдварда, в честь которого он получил свое имя. Пока длился урок, старый Эдвард Хагеруп сидел неподвижно в кресле и читал своего любимого писателя Вольтера. Теперь кресло ожило, и дедушка заговорил:
И это урок музыки? В первый раз вижу такой урок музыки! Ведь твоя обязанность выучить ребенка играть на фортепиано! А ты сидишь и выслушиваешь разный поэтический вздор!
Раз поэтический значит, не вздор! отвечает Гезина.
Но всему свое время! На досуге можете развлекаться. Но у тебя урок! Значит, надо провести его разумно!
Урок прошел с пользой: Эдвард усвоил его.
Вздор! Опять вздор! Музыка искусство точное. Как математика.
Все искусства точные.
Да. Но музыка наиболее организованное из всех искусств. Ты хорошо делаешь, что заставляешь его записывать ноты, это ему пригодится. Но импровизации и в особенности эти ваши бредни о братьях, сестрах и так далее все это совершенно лишнее!
Ноты это только обозначения звуков, возражает Гезина, а звуки диктуются чувством и воображением.
Не мое дело, я не вмешиваюсь Все это шотландские предки! Мечтатели!
Норвежцы также умеют мечтать, папа!
Сухонький дед в своем коричневом сюртуке замолкает и опять становится невидимым в темном кресле. Но через несколько минут оттуда раздается возглас:
Ты, значит, думаешь, что он будет композитором?
О, я уверена в этом!
Но не материнское ли это самообольщение?
Я ведь не только мать, но и музыкант немного!
Гм! Эта история с Карсом и его семейкой знаешь, она довольно занятна!
Снова наступает молчание. Вдруг дед отделяется от кресла и выпаливает:
Так это же превосходно! Надо помочь мальчику, чтобы это не заглохло!
Гезина спокойно отвечает:
Вот я и помогаю насколько могу!
Глава четвертая
По утрам Эдварда будит жалобный стон гаги, морской птицы, розовой, с черными крыльями. Она сидит на кровати у него в ногах и выщипывает из своей белой груди пух,
чтобы свить тут же гнездо. Вот глупая! Грудка у нее вся в крови, оттого она и стонет.
Гага это первая причина, из-за которой опаздываешь к завтраку.
По дороге в школу, особенно осенью и весной, когда лыжи оставлены дома, успеваешь многое обдумать. Дорога длинна. Семья круглый год живет за городом, в дачной местности, а школа в Бергене. Но, к сожалению, самая длинная дорога приходит к концу. Школа это неизбежность.
Раньше, когда в школе учились старшие дети, все происходило иначе. Школы, собственно говоря, не было. Просто по понедельникам и четвергам к девяти часам утра в дом консула Грига приходил учитель и с ним ватага учеников. Они усаживались в гостиной, которая заменяла классную комнату. В перерывах между уроками ученики выбегали в сад, и маленький Эдвард бегал и играл вместе с ними.
В остальные дни недели «школа» приходила к соседям, и Эдвард увязывался за братом, хотя сам еще не учился. И в четыре года он уже умел читать.
Подумать только ходил в школу добровольно, раньше времени! И с каким удовольствием! Но в том году, когда ему исполнилось восемь лет, открылась большая школа в Бергене. Там был зал для игр, просторные классы и много учителей. И сразу стало хуже.