Ваша мама была прекрасная женщина. Добрая, отзывчивая, очень вас любила. Прям души не чаяла. Всегда беспокоилась о вас. Ждала.
Она и сейчас мне снится. Говорит: не пей... тихо с дивана пробубнил Алексей.
Мне показалось или Виноградов пнул его под столом? Ну, дает!
В ту ночь я вижу много страданий. Как моральных, так и физических. Словно она так себя терзала чем-то, что захотела наказать. Она никак не могла отпустить вас в жизнь, и винила себя за это. Вот такая... двойственность. Раздвоение психики... Еще я вижу огонь... и суицид. чуть медлю, смотря пустым
взглядом вдаль. Я не понимаю. Как это сама себя, что ли? Подожгла себя? смотрю на Виноградова.
Это все, что вы хотели сказать? о покерфейс Михаила можно порезаться.
Понятно. Помогать ты мне не будешь. Ну и ладно.
Нет. Я вижу у Алексея частые командировки. Мать его ревновала ко всему. Хулиганила. Не отпускала, закатывала истерики. Собственно, эта больная любовь на изломе ее и сгубила. Мне очень жаль... Еще я почему-то вижу воду, но она не помогает. Видимо, вы пытались ее потушить. Но это бы и не помогло. Она терпела до последнего. Специально. Она хотела сделать назло. Какое-то прям помутнение рассудка.
В комнате воцарилась тишина. Да мне подтверждение и не требовалось. Я зала, что права.
Алексей? Парень поднял на меня мутный взор. Вы можете помочь ей, ее душе. Вы должны это сделать. И себе помочь заодно. Самоубийц ведь не отпевают. Их души так и маются неприкаянными. Нужно в семи церквях заказать сорокоуст за упокой ее души. А вам покаятся перед батюшкой. Перед богом. Перед собой. Все высказать, что наболело. Вам это поможет отпустить все это и принесет душевный покой.
Вы знаете, Анна, я ведь думал о ваших словах. И, мне даже кажется, я кое-что понял. Долгие годы я жил в погоне, как призовой скакун, для которого нет ничего, кроме заветной свободы за горизонтом. Не жалея ни себя, ни родных, пер напролом. А жизнь-то вот она, мужчина протянул вперед руку открытой вверх ладонью, линия, которая раз и однажды закончится. Я много интересовался паранормальными вещами в попытке найти истину. А истина в том, что самое дорогое и ценное это наша семья. И нет ничего дороже ее и важнее.
Что я могла ему ответить? Посочувствовать? Или сказать, что я прекрасно его понимаю? В исполнении этого тела это прозвучало бы как издевка.
Вы знаете, Михаил, это не последняя наша встреча. Мы с вами пересечемся вновь, и достаточно скоро. Вам придет на ум масштабный проект. И, несмотря на сложности, через свои связи вы протащите его наверх. И люди услышат ваше имя вновь. И абсолютно точно запомнят и оценят ваш вклад. Вы идете правильным путем и все делаете правильно.
Спасибо, я, пожалуй, пойду. Он поправил полы шляпы, одернул плащ и зашагал на выход из двора.
А вот и я! бодрый голос Игоря прозвучал неожиданно в тишине двора, куда это он пошкандыбал? За сигами?
Парень начал грузить аппаратуру в багажник своей видавшей виды девятки.
Пожала плечами.
К семье, наверное.
А-а, семья это хорошо. Везет ему. А мне вот еще на студию ехать, материал сдавать, аппараты, бумажки подписывать... ГСМ еще... где этот чек...
Я тоже, пожалуй, пойду. Ты езжай.
Всмы-ысле? Ты куда собралась? Скоро вечер. Садись давай. Что придумала? А по рюмочке какао? Я что зря страдал?
Извини, Игорь, я хочу прогуляться. Не переживай, мы же не в Твери. Спасибо, ты меня сегодня так выручил.
И, не дожидаясь ответа, зашагала по направлению к арке въезда двора, сквозь которую били последние лучи заходящего солнца.
Вслед раздавался недовольный бубнеж парня:
То вези, то не вези... При чем тут вообще Тверь...
Глава 3
Пореченков стоял на фоне красивого здания и зачитывал текст. Снимали его выступление по ходу, двигаясь всем составом на испытание. Видимо, и тут решили сэкономить, не выгоняя лишний раз съемочную бригаду. Все как везде. Ничего нового.
Давно уже застолбила себе крайний ряд кресел, и там, украдкой отодвигая шторку на окне, подглядывала за тем, что в мире творится.
По идее, сегодня должен был быть выходной, точнее, день монтажа, который у нас вроде как засчитывался рабочим, и иногда требовал присутствия в студии. Кое-где аппаратура, еще далекая от совершенства, писала звук с шумами или голос участника, отвернувшегося от микрофона, звучал тихо и для обработки не годился. Вот и время о твремени нам доводилось проникать в святая святых и осматривать готовые материалы. Меня тоже пару раз приглашали. Всего-то буквально на пятнадцать минут, переписать пару
фраз. Но увиденного мне хватало. Девчонки дома завидовали. Вот уж кто был бы счастлив дорваться до святая святых, но, так ее, контракт, конфиденциальность...
Смотрела я на свое изображение на экране небольшого монитора и так мне грустненько становилось. Что это за неземное хрупкое создание? Тонкое и звонкое, того и гляди ветром унесет. Обнять и плакать, ей-богу. Бесспорно, на фоне остальных приземленных обычных людей в обычной одежде, я выделялась. Но и каких-либо положительных эмоций не вызывала Может, все же лучше было наряжаться в Харли Квин? Было бы много хайпа и обсуждений. Давно же всем известно, что красивое, доброе, светлое не обсуждают. А что пугает и завораживает о том трубят из всех утюгов. Может, еще не поздно? Надо обсудить с Соней, как добавить моему образу перчинки.