города, шли сады, с баней, хозяйственными постройками, может быть даже беседкой, а вниз по откосу, к реке, настил из досок, мостки, приводившие к пристани, куда причаливали собственные баржи и лодки. По этим доскам перетаскивали в склады сильные и загорелые крючники как и теперь еще кое-где на Волге листовое железо, мешки с мукой и крупами, лес; с грохотом вкатывали по дощечкам бочки с рыбой, маслом. Здесь пахло дегтем, пенькой, просмоленными досками и речной свежестью. А из кладовых под домом, занесенные в реестры и торговые книги, шли товары в город, в лавки рядов, где столетиями пользовались все теми же весами и гирями; сюда в базарные дни на торговую площадь съезжались из окрестных сел сотни телег с сеном, горшками, щепным товаром, холстами, яйцами и медом, сюда гуртами и в одиночку пригонялся скот, привозили птицу. Пестрые толпы шумящих людей, лошади, назойливые мухи и золотистая пыль в жаркие дни, непролазная грязь в осеннюю распутицу сопровождали эту исконную, веками сложившуюся картину жизни русского торгового города.
И как всегда, не в самом городе, а в его окрестностях сосредоточены были усадьбы жилища дворянства. Муромский музей, с его картинами старых мастеров, иностранных и русских, среди которых красуется превосходный рисунок Брюллова к Последнему дню Помпеи, этот музей с его превосходной библиотекой обязан в значительной степени своим происхождением вещам из соседнего уваровского имения. Частью в той усадьбе, частью в подмосковной Поречье накапливали владельцы в течение почти целого столетия древности Греции и Рима, археологические находки в южных русских городах, в Крыму, на Кавказе, тщательно подбирая литературу, русскую и иностранную. В уютных, со вкусом обставленных музейных комнатах нашли себе приют многие вещи и милые мелочи усадебной обстановки* (* Далее, до конца рукописи, текст автором написан карандашом (Сост).).
Целых три монастыря Благовещенский, с раками святых муромских князей Константина, Федора и Михаила, Троицкий женский, основанный купцом Борисовым, с богатыми вкладами царя Алексея Михайловича, и Благовещенский украшают город своими старинными нарядными постройками XVII века. Высокие шатровые колокольни, каменные крыльца с висящими арками, церкви и храмы с бесконечно разнообразными наличниками окон, поясами орнаментальных фризов и изразцовых полос, белые ограды с башнями декоративные пережитки прежних грозных стен и укреплений все это в зелени деревьев, плодовых садов, темных кладбищ создает неповторимую картину, прекрасно вскрывающую истинно пейзажную сущность русской архитектуры XVII века не только в ансамбле монастыря, княжьего двора, боярских хором, но и в каждом отдельном здании, каждой церкви, прихотливо облепленной приделами, галерейками, крыльцами, слитыми с колокольнями, стенами, воротами. В древних постройках муромских монастырей целый клад богатых и разнообразных форм декоративной русской архитектуры XVII века. Между ними белые дома в тиши заглохших садов. Поросшие травой улицы, телеги у коновязи базарного трактира. От зданий и лошадей вытянулись по земле бесконечные тени. Золотые снопы заходящего солнца темной молнией прорезают невидимые в полете стрижи; их тени чертят мгновенные зигзаги на колоннах колоколен, на белых стенах храмов и домов.
И снова река, величественная и спокойная, широкая, то синей, то серо-стальной полосой несущая через песчаные мели, мимо старых сел и деревень свои воды. На излучине реки бывшее шереметевское село Павлово со старинными храмами, барская усадьба с двумя домами, осененными шумящими ветвями деревьев парка и магометанского кладбища. Переплелись здесь, как в Касимове, как в Рязани, Русь и Татарщина. А при слиянии с Волгой Нижегородский кремль древние стены, башни, златоглавые купола, врезающиеся в синее небо, и безграничные речные просторы...
Ясенево
на Тверской и подмосковной Яропольцы, Мамоновы тоже домом на Тверской и Дубровицами в Подольском уезде, Разумовские громадной усадьбой между Дмитровской и Каретным рядом, а также Горенками, Мусины-Пушкины дворцом на Разгуляе и имением Старо-Никольское в Подольском уезде. Не составляли исключение и Бутурлины, владевшие на Знаменке большим домом с колоннами, уцелевшим в пожаре 1812 года, и подмосковной усадьбой селом Ясеневом. Городские и деревенские дома, столь мало различные в ту пору, когда ландшафт Москвы создавался из разбросанных отдельных городских усадеб, были обставлены и внутри теми же предметами, той же мебелью, росписью, картинами, книгами, фамильными портретами. Вещи непрерывно перетекали из города в деревню и обратно, делая мало заметным для владельца переезд из Москвы в усадьбу на летнее время. Еще в первые годы революции стоял в Ясеневе дом, брошенный и опустошенный, образовывавший в плане фигуру, близкую к букве Н; он со стороны двора был украшен фигурной, с расходящимися круглящимися маршами лестницей, находившейся в соответствии с барочной отделкой наличниками окон и входной двери. Другой фасад, в парк, был украшен несколько приземистым портиком-террасой, от которого в высоту довольно высокого цоколя дома шел долгий отлогий пандус в парк, обрамленный ступенчатым ниспадающим парапетом. Над средней частью дома возвышался мезонин, где из окон открывался вид на Москву. Этот старинный дом, покинутый и руинированный, вскоре погибший в пожаре, был запечатлен на литографии Филиппова в мягкой набросочной карандашной манере, хорошо передавшей элегическую прелесть разрушающейся старинной дворянской усадьбы. Два флигеля с барочными наличниками и позднее пристроенными колонными портиками образовывали четырехугольник небольшого двора, где разрослись высокие кусты сирени, выносящие в нежно-синее весеннее небо лиловые и белые гроздья душистых цветов. Быть может, каждая русская усадьба связывается в памяти с теми или иными цветами. В Ершове это незабудки, в Остафьеве и Белкине водосборы, в Ясеневе сирень. Здесь заросли сирени непроходимой чащей окружают пруды, спадающие террасами, пруды, несущие на зеркальной поверхности своей благоухающие лепестки обсыпающихся цветов. Верно, бесконечное количество лет вырастали побег от побега эти сиреневые заросли, быть может, в основе своей современные древним липам парка. Старые, дуплистые деревья, точно готовые распасться на части под тяжестью своих ветвей и крон, образуют правильные, расходящиеся геометрическим узором аллеи типично французского в своей планировке парка. Но именно в вольном росте этих регулярных насаждений заключается своеобразная прелесть старинных русских парков, тот непредвиденный их украшателями вид, который столь пленяет по миновании более чем вековой их жизни. Несомненно, Екатерининский парк Царского Села или Нижний парк Петергофа были рассчитаны некогда на то, чтобы продолжить зелеными насаждениями архитектурные линии и формы, образуя зеленые стены для белых и золоченых статуй, для взлетающих струй воды и каскадов сверкающих брызг. Но со временем, естественно, окрепли древесные стволы, отмерли нижние ветви, обнажились черно-фиолетовые стволы, бросающие на дорожки полосатые тени [нрзб.]; точно в соответствии со стилем новой, пришедшей на смену барокко классической архитектуры стволы деревьев [...] стали колоннами, образующими своеобразные аллеи, колоннады и галереи. Таковы судьбы почти всех старинных французских садов в подмосковных усадьбах и дворцовых резиденциях.