Его приоткрытые губы неожиданно розовые и пухлые и время от времени подергиваются словно нервной дрожью; за ними немного видны крепкие зубы, вокруг - коротко подрезанные усы и борода, - все достаточно обыкновенное. Казалось, могучий воин после трудной битвы прилег на землю отдохнуть, даже не в силах снять боевого шлема.
Я чувствую голод, вспоминаю про хлеб и нахожу его в скинутой рясе круглая коврига снаружи размякла; от соли же почти ничего не осталось. Это меня Бог наказал, - решаю я. Ложусь неподалеку от раненого и начинаю дремать, но вдруг за шепотом реки различаю голоса!
Глава 35
То есть преследователи решили, что мы уплыли на одной из лодок и высадились где-то на той стороне. Этого Аден и ждал, - понимаю я. - Пусть ищут; через воду собакам нас не учуять.
Ужасно хочется пить. Но движение на другом берегу продолжается до темноты. Только ночью я, наконец смогла напиться, прямо из реки а что делать? Вода днем показалась мне очень чистой, прозрачной правильно, здесь же ни химических заводов, ни красильных фабрик, ни даже канализации нет.
Под утро раненый зашевелился и сквозь сон начал бормотать о реке, какая она полноводная, какие у нее хорошие прозрачные студеные струи, как он любит окунать в нее руки и припадать к ней губами. Я слушаю с удивлением и наконец догадываюсь, что он хочет пить.
Котелок остался где-то за городом, налить совершенно не во что. Я бесконечное количество раз зачерпываю воду ладонями, приношу и лью Адену тонкой струйкой в рот. Он жадно глотает, не приходя в себя. Губы его за ночь сделались пунцовыми. Кажется, у него жар, - можно греться, сидя рядом.
А если он умрет? - снова пугаюсь я. Не знаю, чем ему помочь, спрашиваю зеркальце и понимаю: надо молиться за него. Я даже ругаю себя, что не сообразила и не сделала этого раньше.
Понимаю, что не знаю, каким именем он крещен и крещен ли вообще, поэтому шепчу просто «этот человек», «этот раб Божий», и смотрю на него. За другого, не за себя получается просить проще. И я молюсь так, что как будто чувствую, как трудится душа.
Прошу Бога и всех святых, чтобы скорее закончился этот тяжелый сон, напоминающий предсмертное оцепенение, чтобы не случилось непоправимого по моей вине, чтобы Аден открыл глаза. Я даже мысленно прошу у него прощения,
чувствуя, что не смогу сделать этого вслух сама же выстроила границы между нами: я госпожа, а он принадлежит к самому низшему сословию, перед которым не отчитываются.
Утром Аден приходит в себя, начинает вертеть головой, видит меня и как будто успокаивается.
- Что на реке? - с трудом выговаривает он.
Я, обрадованная, выглядываю из-за холма и на другом берегу, кроме вчерашних людей Генриха с собаками, вижу конный отряд, прибывший с Саксонской стороны. Его офицер, судя по всему, убеждает чужаков сесть в лодки и вернуться на свой берег, к причалу. Вскоре оба отряда встают лагерем друг напротив друга.
- Аден, послушай
Оглядываюсь: он опять без сознания.
Перед лесом обнаруживаю земляничник. Ползая почти по-пластунски, я насобирала несколько горстей великолепно пахнущих ягод, наелась сама и насыпала их горкой на лопушиный лист перед Аденом.
Потом дополнила дары природы ломтем подсохшего хлеба. Скоро раненый открывает лихорадочно блестящие глаза.
- Мария, ты здесь?
Наклоняюсь над ним и рассказываю, что происходит на реке.
- Это хорошо. В сумерках уходи, сейчас лучше всего.
- Не уйду, - легко, даже весело отвечаю я, приняв решение. - Без тебя я снова попаду в какую-нибудь историю. А здесь что мне угрожает? Охотиться я, правда, не умею; поживем немного на хлебе и ягодах? Хорошо, что лето! Ешь, это твое Ну и что же, что преследователи рядом! Люди с того берега не позволяют им переправляться, как будто нас скрывают у себя!
- Да. Но к князю Генриху пошлют гонца, если не выслали вчера; он приедет сам, и будет иначе: все вокруг обыщут. Я долго буду болен; видишь, мне стало хуже.
- Значит, тебе надо больше помогать!
Он пожимает плечами:
- Я мужчина.
- Сколько может пройти дней до приезда князя? - задумчиво спрашиваю я.
- Теперь не больше пяти. Если он случайно не был поблизости.
- Я останусь здесь по крайней мере на это время, буду стирать бинты и делать все, что скажешь. Может быть, тебе станет лучше!
- Хорошо, я постараюсь выздороветь за это время, - обещает он. - На мне все быстро заживает. Как на собаке.
Он на секунду поднимает на меня глаза. И мне почему-то кажется, что Аден понял, о чем я думала, когда он душил того пса.
Я так осмелела и проголодалась, что, приняв все меры предосторожности, собираю в лесу съедобные корни растений и травы, - вроде бы те, которые подробно описал Аден между периодами бессознательного состояния. С тоской вспоминаю свой миленький мобильный телефон с фотоаппаратом, - как же тяжело без него! Показала бы фотки листьев, чтобы не тащить целую охапку приблизительно похожих.
Возвращаясь, слышу впереди разговор! Падаю на землю, готовая ящерицей отползти назад, потом выглядываю сквозь ветки. Нет, Аден один: похоже, он бредит. Подхожу и склоняюсь над ним.
У него голос опять другой - гибко меняющий тембр, словно по очереди говорят несколько человек, и очень слабый. Еще меня поразила яркая смена выражения в его распахнутых глазах: казалось, он мог бы говорить только взглядом. Я думаю, такое могло произойти из-за постоянного молчания. Не просто так, получается, он постоянно прятал глаза.