Меня слегка подташнивает, - раньше вблизи я не видела настолько серьезной раны. Стиснув зубы, накладываю край бинта.
Аден словно только этого и ждал, - тут же приходит в себя, отодвигается от меня, скользнув взглядом, и пытается встать, помогая себе руками. Нет, ему, похоже, сразу опять делается плохо, - и неудивительно: столько крови потерял. Полулежа он опирается спиной о склон и смотрит туманным взглядом на меня.
- Я не могу идти. Дождись темноты и направляйся выше по течению, там река шире, но мельче. Плыть придется только в середине, совсем немного; ты неплохо плаваешь, - он говорит очень тихо и медленно. - На том берегу иди в сторону заката; через пару часов будет селение - прислушайся, где запоют петухи. Там найдешь кого-нибудь, кто проведет тебя дальше.
Я так и стою рядом с ним на коленях с бинтами в руках и качаю головой, чуть не плача:
- Нет! Если я пойду туда, то только за лекарем. Тебе нужна помощь!
- Обойдусь, не в первые. И, если меня найдут, особо плохо не будет; ты себя должна спасти.
- Ни за что! Это Генрих пытался меня убедить, что я могу бросить в беде или растоптать кого угодно, лишь бы мне было распрекрасно! - с горечью вспоминаю я. Нет, я никогда не была такой раньше и не собираюсь ей быть теперь. Да, я тебе не доверяла, и теперь ты раненый и слабый. Скажи, ради Бога, чем я могу тебе помочь?!
- Тем, что уйдешь в сумерках, - отрезает он. - А пока стоит развести огонь.
Аден подсказывает, и скоро в самом низком месте под нашим холмом загорается крошечный костер совсем без дыма. Я приседаю возле огня так, чтобы с одной стороны меня грело солнце, с другой - костер. Одежда быстро высыхает.
Раненый осторожно садится и трясет головой.
- У тебя есть игла. Вдень нитку покрепче.
Я решаю, что он хочет зашить штанину. Хорошо, что меня это сделать не просит. Но где я ему возьму нитку? Та тоненькая пряжа, что вылезает сама собой из разорванной нижней юбки, ничего не сможет удержать.
Тут я вспоминаю способ, которым мы в детдоме штопали колготки - можно шить собственным волосом, он крепкий и почти незаметен в шве. Так как у меня теперь опять роскошная шевелюра, я великодушно вытягиваю из косы пару длинных волос, вдеваю их вместе в ушко для крепости, завязываю узелок и протягиваю Адену. Смотрю, он кладет иголку острием на угли, выбирает горящий сучок и говорит:
- Следи за тем берегом; если кто появится, скажешь.
Я выглядываю из-за холма и сейчас же поворачиваюсь, - кажется, я догадалась, что Аден собирается делать! Чуть не кричу:
- Там никого нет!
- Тише. От-вер-нись, - чеканит он и хладнокровно дожидается, пока я основательно устроюсь спиной к нему.
Я смотрю вперед, но безуспешно пытаюсь уловить сзади стон или другой звук, который может издавать человек, обжигающий огнем и сшивающий иголкой без анестезии собственное тело. Я то и дело содрогаюсь, словно это мою кожу пронизывает сталь. Ужасно, что Адену приходится терпеть такие мучения, но еще страшнее, если он совсем ничего не чувствует, как бездушный камень. Наконец, он зовет меня:
- Мария, справа от тебя растет трава с широкими листьями.
Срываю и подаю траву, стараясь не смотреть на его ногу; зато на глаза
попадается дымок, исходящий от рваной раны на груди. Аден жует листья и накладывает их на шов.
- Давай бинты, - говорит еле слышно.
Ловко перевязывает ногу и ложится, закрыв глаза. Похоже, он очень ослабел.
- Еще костер надо потушить. Спасибо.
- За что меня благодарить?! возмущаюсь я. - Разве ты не сердишься из-за того, что я натворила?!
- Ты просто испугалась, забудь. Я буду спать; если что-нибудь случится, буди любым способом, не стесняйся. Обычно я прихожу в себя тихо. Надеюсь, сгожусь еще на что-то, - он хлопает ладонью по мечу.
Он умеет прощать просто так, без долгих выяснений! - с невольным уважением отмечаю я. Не часто мне попадались такие люди. Может, даже никогда вообще.
Скоро Аден заснул или забылся. Я понуро сижу рядом. Так непривычно видеть этого могучего и деятельного человека беспомощно распростертым на земле!
Он ярко вспоминается мне то с мечом в руке, яростно сражающимся с несколькими противниками сразу, то верхом на коне, как влитой, то ловко орудующим у костра. Так и кажется, что сейчас, вот-вот он сядет, займет чем-то руки и начнет неторопливо рассказывать следующую волшебную сказку.
Но он лежит замертво, даже дышит почти незаметно. Особенно тяжело понимать, что это я всему виной.
Раньше мне казалась, что Лиза здорово приукрасила характеристику Адена-воина. Теперь думаю - она даже поскромничала. Мужество этого человека как будто перечеркнуло многие мои страхи.
Я решила, что отвага и подлость не смогли бы ужиться в одном теле. Он пострадал, защищая меня, - терзаюсь я, - а я смела думать, что он меня предал!
Вспоминаю, как Аден общался с офицером Гансом. Вот когда я была буквально на волосок от новой смерти! Тот, другой голос Адена был слишком похож на проникновенное воркование Генриха. Аден совсем не так прост, как кажется! Для меня же он раз и навсегда выбрал равнодушие; ну, что ж, это отлично
Я могу сейчас детально рассмотреть его, не смущаясь. Раны говорят о том, что он создан из плоти и крови, как и все люди. В прорезях маски видны веки, бахрома ресниц и край густых бровей (один глаз слегка сощурен).